Роман Булгар - Пропавшее кольцо императора. III. Татары, которые монголы

Забилась баба в углу и протяжно завыла во весь голос, размазывая по грязному лицу потоки злющих слез. Ее маленькие глазки испуганно взирали на разъяренного отца. Таким его она еще не видела. Видно, совсем плохи ее дела, если родной отец и тот озлился на нее…

– Запрягай! – чуток отдохнув после жаркой схватки, Хорилартай дал команду готовиться к продолжению движения.

Восстановившие силы и пришедшие в себя, унявшие поднявшееся возбуждение от вида горячей крови, мужчины с веселыми улыбками на просветлевших и набравшихся уверенности в себе лицах запрягали в неповоротливые и громоздкие кибитки волов и лошадей. Они громкими криками понукали скот, подбодряя и помогая при развороте.

– Поспешим! – потрясенные, сильно напуганные скоротечным боем, женщины всемерно помогали им, загружая выброшенные наземь вещи.

– Кидай и бросай! – суетящиеся под ногами ребятишки мешали и вносили в общее дело посильную лепту.

– Помогай! – отцы семейств смотрели сквозь пальцы и не мешали неразумным чадам приобщаться к вековому занятию кочевников – постоянному скитанию по Великой степи в поисках лучшей доли.

Хорошо там, где их нет. Чужой карман всегда шире. Чужие монеты всегда на вес больше, пока не окажутся в своей руке.

И тогда все меняется. Тускнеет блеск монеты, карман оказывается не столь просторным, как еще казался издалека, к тому же, дырявым. Да и жизнь на новом месте выходит ничуть не лучше, чем на прежнем.

Но все оно познается не сразу, со временем. А пока они движутся, вместе с ними уныло бредет призрачная надежда на лучшее…

Двигаясь на полдень, они уходили все дальше и дальше от своих родных мест. Никто точно не знал, что ждет их впереди, но и назад возвращаться никто из них не хотел. Молодой месяц, каждую ночь появляющийся на темном небосклоне, превратился в желтоватый диск, растаял, пропал и снова зародился. А они все двигались и двигались…

Очередная остановка застала их возле берега неизвестной им реки. Вдалеке поднимались клубы густой пыли, достигая самого неба.

Возможно, то возвращались тучные стада. Может, то пылил в степи большой отряд кочевников. Тревога, не высказанная вслух, но уже ясно ощутимая, поселилась в людских сердцах…

– Угомонитесь! Спите! – шикнула Суара.

Уложив детей, бросив любящий взгляд на похрапывающего во сне мужа, она откинула полог кибитки и соскользнула вниз.

Неподалеку маячила сгорбленная фигурка молчаливого часового, зорко стерегущего покой сильно уставших за длинный дневной переход сородичей. Усталость накапливалась исподволь, день ото дня. Исчезли с лиц веселые улыбки, их место заняла безразличная угрюмость.

Дети перестали смеяться, все больше ныли и тихо канючили, сами не зная чего. Наверное, им всем сейчас хотелось бы снова побегать по свободному приволью дышащих чистым воздухом урманов, спрятаться в тени деревьев от нещадно палящего целыми днями солнца.

– Куда мы бредем… – женщина тяжело вздохнула.

Измельченная веками желтовато-сероватая пыль пустыни все еще витала, неподвижно стояла, не опускаясь, в подрагивающем воздухе. Сквозь нее, словно мираж, едва виднелись неясные, будто плывущие вдоль уходящего вдаль горизонта очертания гор. Оглянувшись назад, молодая женщина увидела взлетающее ввысь пламя костра.

В быстро опускающихся сумерках на одном краю их лагеря, а вскоре и на другом то появлялись, то исчезали дымные факелы. С каждым ее удаляющимся от своей кибитки шагом голоса людей становились все приглушенней и звучали из сгущающейся за нею пустоты.

– Благодать! – мягко ступая, Суара шла по истолченной в невесомую пыль земле, еще заботливо хранящей в себе остатки дневной жары, и ей стало казаться, что она ступает по мягкому бархату.

Переведя взгляд вперед, она смотрела на быстро темнеющее небо, потом опустила глаза на шумевшую неподалеку желто-серую реку, что обрамила берега серо-зеленоватыми зарослями чахлых кустарников.

Почему-то, и это сильно удивило женщину, небо над рекою горело ярким пламенем. К тому же, оно никак не освещало их землю.

И весь горизонт, охватывая степь огромным полукругом, диковинно светился и пульсировал неестественно ярким кроваво-красным светом.

Острые шапки невысоких черных холмов, подобно кривым острым клыкам хищного диковинного зверя, делили его на неровные части.

Над всем этим нервно пульсирующим, словно загнанное огромное сердце, зловеще кровавым светом, удаляясь ввысь, растекаясь по всему горизонту, протянулись ленты неяркого огня.

Может, их раздували порывы поднимающегося к ночи сильного ветра, но их неровное дыхание на земле пока еще не ощущалось.

Над чередующимися лентами огня с трудом различались полосы зеленого и золотого цвета, красного и ослепительно синего оттенков, поднимающиеся к самому зениту, упирающиеся в него, окрашенного в цвета гиацинта. Внизу под всем этим поразительным великолепием растилась безмолвная и темная земля. Она лежала в невообразимом хаосе, потерянная для всякого понимания, пустынная для добра, с крохотными красными точками далеких костров, тщетно пытавшимися разогнать вселенскую тьму.

– Знамение! – из потаенной глубины женской души поднималось, созревая и накапливаясь, смутное предчувствие, что все это неспроста.

Свыше позвали ее и вывели из духоты кибитки в сгущающуюся темноту ночи. Да, это было знамение. Что-то должно было случиться, непременно случиться. Но что именно, что, этого она не могла понять, а оттого беспокойство только усиливалось…

– Ох! – зябко передернув плечами, даже не столько от опускающейся прохлады, сколько от гнетущего чувства полной неизвестности того, что их ожидает впереди, Суара посмотрела в ту сторону, откуда взойдет солнце и известит их всех о начале нового дня.

По далекому и до бесконечности холодному и безразличному к их судьбам небу неслись ураганы ветра, подобно той дикой и непобедимой орде коренных жителей Великой степи – кочевников.

Не поверив себе, женщина даже прислушалась. Ей показалось, что воздух наполнился звуками их сильных голосов. И окружившая ее ночь в пустыне Гоби, темная и пугающая, от этого навязчивого ощущения многоголосого присутствия истинных хозяев этих бескрайних песков становилась еще загадочнее и страшнее. И еще ей стало понятно, что вся окружающая их земля теперь принадлежит только ночи и ветру.

А она, стоя посреди всего этого безмолвия, могла лишь видеть одну только часть этого огромного неба в его ужасающем и потрясающем воображение великолепии и почувствовать свое вечное одиночество…

– Ух! – энергично встряхнув головой, Суара постаралась побыстрее избавиться от подступивших мрачных мыслей об одиночестве.