Анри Коломон - Черный кабриолет, или кабриолет без дверцы. Из четверологии романа «Франсуа и Мальвази»

– Чем вы все это мне объясните? Месье Зэрук?

– С дураками поведешься и сам дураком станешь, – прошептал лейтенант.

Спускаясь вниз граф д’Аржансон, комиссар д’Эбержеволь и Джон Лоу весело вспоминали старика Дюпре, после преземления, прислонив руку к козырьку кителя, закрывая ладонью лицо, словно журавль крылом, сразу шарахнувшегося в строну с глаз долой.

Просыпаться на новом месте всегда интересно, тем более для Эртени, сразу почувствовавшего большое облегчение и удовольствие. За окнами звуки большого города, а не тишина базы.

Сон был как будто не плохим, хотя и наркотическим, однако последствий как после первого раза не чувствовалось и прекрасного расположения духа ничего не омрачало. Саидка спал поблизости и что интересно на полу, завернувшись в одеяло, как спит солдат в походе, завернувшись в плащ.

Не успел Эртени свесить ноги, как чуткий Саидка уже поднял голову, глянул в его сторону, продолжая браться за старое.

«На этот раз у тебя ничего не выйдет» – подумал Эртени, натягивая на себя свою одежду и на вежливое утреннее приветствие, спросив на счет того почему он не хочет спать по-человечески? Ему и самому можно было догадаться почему. Но Саидка более чем скромно объяснил своей привычкой спать таким образом и отрицательным отношением к мягкому…

– Сильный мужчина, не надо нежиться. Открыл глаза – сразу вставай! Поспишь на мягком, весь день плохо.

– Интересно когда ты себе жену из Китая выпишешь, ты ее тоже будешь заставлять с собой на полу спать? – рассмеялся.

– А как вы думаете, у нас только на циновках спят!

Оправдания Саидки у Эртени не выдерживали критики. Старый черт продолжал его как дитя опекать и не хотел сознаваться в том. Во всей квартире присутствовала только одна постель и отведена она была именно ему.

По утрам Саидка занимался физическими упражнениями и Эртени в то утро представилась любопытнейшая возможность понаблюдать как тот выполняет удивительные и всевозможнейшие кульберты, сальто и па на маленьком прямоугольном пятачке балкона. Дальше у него по распорядку шло омовение холодной водой до пояса и лишь после он подошел на кухню, где уже давно хозяйничал Эртени. Огонь среди битком набитых поленьев у него так и не разгорался.

Ушел Саидка как-то неожиданно (закрыв его на смехотворный замок) так что Эртени и не успел у него спросить о чем хотел. Не представилась ему такая возможность и в следующие дни, но главное что из разговоров с Саидкой выяснилось, что тот ходит на сборища воров и бандитов в так называемый « двор чудес», а иначе в один из притонов, где околачиваются темные личности. Из разговоров можно было понять и даже представить себе полную картину сборищ или вернее даже простых сходок: на дело, после дела, определенных групп и лиц преступного мира Парижа.

Находился тот притон (лишь слабое подобие прежних « дворов чудес») глубоко в провале приземистого городского здания, так что войти туда можно было лишь спустившись по лестнице вниз. У проходов стояли « на шухере», но Саидка всегда проходил беспрепятственно.

Застав Дармаглота на прежнем своем месте за столиком и за пивом, у него всегда можно было справиться о Картуше, как и вообще обо всем другом.

Вызволенный, или вернее, бежавший из участка Дармаглот сейчас с горячки гложил свое пиво и был хмур, и зол на всех и вся.

Картуш сразу предупрежденный, появился откуда-то со стороны подсобной буфетной комнаты, или вернее даже заведения, где король воров предпочитал обретаться, не показываясь сильно на глаза и где обычно игрались партии на большие ставки.

К образовавшейся компании подсел веселый Гнус, прозванный уже Белая Рука за свои потешные рассказы о том как он перепугал своей украденной дамской перчаткой, дюжину полицейских. За этим столом, как ни в каком другом месте, ему полностью поверили и охотно выслушали даже по второму разу.

– Нет, ну я как вспомню, как подхожу к двери… чувствую по голосу байки про покойников травят. Ну не думал я, что там фараоны сидят, можете себе представить, как здорово… Ага, значит слушаю: у них там кладбище к окну подошло в дверь стало стучаться… Тут Гнус « Белая Рука» долго не мог прийти в себя от схватившего его смеха, заразившего на громкий хохот и остальных присутствующих в притоне!… Я…я на самом страшном месте натягиваю свою белую перчатку (показал свою руку в длинной чуть ли до локтя дамской перчатке) Открываю чуть-чуть дверь, визжу, руку протягиваю… Потом со смеха не удержался, туда повалился… Фараоны так смывались…

– Ладно, иди. Нам поговорить нужно, отправили они от себя задыхающегося все еще не перегоревшим хохотом Гнуса, этим случаем добавивший к своей кличке (читай имени) столь почетной и всеми признанный эпитет, навроде того как у савойского графа 10 10 [1] граф Савойский Гумбольт Белая Рука (IX век) …

Нужно было решать как быть с базой? И жалко было бросать, но что поделаешь, сейчас при каждом удобном случае « легавые» будут кидаться только туда.

– … В общем дело такое, нужно сходить к посреднику и пригрозить, если он не вернет паи обратно, пусть пеняет на себя. Мы предупредили, а там сам пускай разбирается.

– Скользкий уж больно этот посредник, лучше сразу припугнуть, – решил Дармаглот.

– В печень пройтись, а то и в скулу никогда не мешало, И возьми этого с собой аристократа, у него я знаю язык поставлен хорошо, аргументы приводить будет.

– Не надо пока трогать, – сказал Саидка

– Что не надо? – грубо спросил Картуш. – На дармовщину живет, пусть отрабатывает свое.

Картуш схватился за карман, Так и есть – деньги свиснули.

– Ну какая сука этим занимается!? – проговорил он с ужасной гримасой лица – Если не будет возвращено, кастрирую! – не оборачиваясь бросил в толпу зряшное обвинение, ради устрашения и поднятия себе тем самым духа, подавленного долгой отсидкой под землей в том самом проходе, за который Картуш должен бы был по идее быть благодарным Эртени, а не укорять куском хлеба, что значило уже был зряшен вдвойне. Россказня Гнуса его угнетала, почему он его и погнал.

Лейтенант Зэрук явился по вызову к министру графу Д`Аржансону с докладом о проделанной на базе работе и одновременно с рапортом в письменном виде об освобождении его с занимаемой должности, который был конечно написан не от чистого сердца, но так в конце концов было и положено, и лучше.

Министр к удивлению лейтенанта Зэрука принял его радушно, а не надменно, как того следовало ожидать и надежда снова слабым лучиком затеплилась в его душе. Но патрон протянул руку за бумагой, которую он держал в руке и рапорт о увольнении попал на прочтение к министру, считавшему сначала что оное относится к делу.