Игорь Костюченко - Парфянская стрела. Роман

Переправка ценностей из Барселоны в Одессу на подводной лодке осуществлялась при участии Мигеля. Звонцов смог уговорить главаря анархистов Андре Ромеро передать слитки представителям Испанской Республики добровольно. На дипломатическую ловкость Мигеля, на его красноречие и умение быстро решать подобные проблемы рассчитывал резидент Орлов. И Мигель справился, выполнил приказ Орлова. Как оказалось – формально.

Сто двадцать девять золотых слитков вывезли летом 1937-го в пещеры на побережье у Таррагоны. Волохов видел эти слитки. Видел, как в бухте неподалеку от пещер покачивался на волнах катер. На нём слитки предполагалось перевезти на подводную лодку «Астурия», прибывшую к безлюдному берегу в точно назначенный час.

Погрузкой руководил Мигель. Он быстро выстроил цепочку из плечистых бойцов охраны грузовика. Парни перебрасывали пятикилограммовые слитки на катер так, словно грузили цементные блоки или кирпичи. Они знали, что так поспешно перебрасывают на катер. Смуглые и жизнерадостные солдаты-испанцы шутили. Мол, грузят фрукты, которые не растут на деревьях.

Волохов подумал, что зря он считал Мигеля скверным конспиратором. Без сомнения, он крепко ошибался и насчет организаторских способностей Мигеля. Операция по вывозке золота из барселонского отделения Госбанка прошла на редкость удачно. Без перестрелки, без истерии.

Мигель с невиданной легкостью, виртуозно проделал трудную работу: склонил Ромеро к решению передать золото министерству финансов, в Мадрид, в обход руководства барселонских анархистов.

Ромеро, вопреки ожиданиям Волохова, согласился безапелляционно, даже не оговорив комиссионных за помощь при проведении операции. Андре, безусловно, рисковал. Он мог вполне пострадать от своих: барселонские анархисты располагали неплохой контрразведкой. С предателями анархисты разбирались сурово. Стреляли в затылок перед строем или закапывали живьем в прибрежный песок.

Какими аргументами пользовался в беседе с Ромеро Мигель – осталось для Волохова неизвестным, но слова оказывались всего лишь словами, если не превращались в дела. Дело же было фактически сделано.

Через пять часов после прибытия грузовика к пещерам подлодка «Астурия» вышла в море с драгоценным грузом на борту, взяв курс на Картахену. В этом порту золото испанской республики грузили на пароходы для переправки в Одессу: республиканцы рассчитывались с правительством СССР за поставки танков, самолетов, амуниции и стрелкового вооружения.

Непредвиденное скорее всего случилось при переправке ценного груза. Не исключено, что не в Испании, а уже в Союзе. Мигель даже и не мог знать, что советские финансисты чего-то недосчитались. Потребовался козёл отпущения, чтобы прикрыть чью-то руководящую плешь.

Начальство списало упущение на журналиста Мигеля. Как на самого беззащитного. Его просто использовали. «Зря все-таки он связался с нашим делом», – думал Петр Николаевич. Писал бы себе очерки. Не лез на рожон, сломя голову. Не бросался за приключениями. С огнем играть опасно. Обожжет шкуру. Начерно.

Волохов использовал свои агентурные связи для выяснения целости груза, прибывшего из Барселонского банка. Сведений о пропаже части золота не обнаружилось. Официально. А неофициально?

Не было людей, которые могли бы ответить на этот вопрос. Разве Андре Ромеро? Пьянчуга и яростный неподкупный романтик? Но где он? Потерялся в горах.

Андре не объявился в Париже после той ночи в Пиренеях. Прощальной ночи. Будучи проездом в Париже осенью 1937 года, Волохов искал Ромеро. Но разветвленная агентурная сеть советской разведки такого человека в Париже не обнаружила. Ромеро пропал.

Находясь в Москве и не отрываясь от трудной и ответственной работы, Волохов не мог выйти на след Андре. А жаль. Очень жаль. Анархист Ромеро, Волохов верил в это, мог бы многое прояснить.

Обо всем этом Волохов много размышлял по дороге из аэродрома. Поздним вечером 17 июля, возвратившись в кабинет после вылета в «хозяйство Чагина», Волохов вновь извлек из секретного отдела своего массивного сейфа папку номер шесть.

Острие красного карандаша блуждало по пропечатанным на карте ниткам дорог в предгорьях испанских Пиренеев, у пригородов Барселоны. Волохов высчитывал расстояния между различными пунктами, словно эти просчеты могли ему помочь найти утвердительные решения, подтвердить или опровергнуть мучившие его предположения. Он исписал цифирью целую четвертушку бумаги. И только потом сообразил, что его арифметика бессмысленна. Подсознание не подбрасывало ничего, кроме воспоминаний.

На одиннадцатом, последнем, этаже отеля «Тэйлор» вдоль фасада шел узкий выступ – бетонное, слегка покатое архитектурное излишество шириной не более полуметра, без перил и ограждений. На выступе, над городскими огнями домов и реклам, над заревом далекого, все сильнее разгоравшегося пожара в порту, стоял человек в развевавшемся плаще. Он размахивал беретом и выкрикивал нечто чрезвычайно звучное, грассируя и содрогаясь всем вытянутым в струну телом. Нетрезвый Ромеро никак не желал угомониться.

У раскрытого огромного стеклянного окна жался к стене нервный администратор и кое-кто из постояльцев. Увешанный гранатами блондин с голубыми умными глазами – боец немецкой интербригады – напряженно прислушивался к возгласам вещавшего на выступе человека.

– Густав, что он там кричит? – флегматично спросил блондина по-немецки его товарищ, бледный, осунувшийся крепыш в коричневом комбинезоне. Такую форму носили ополченцы под Уэской, механически отметил Волохов, пытаясь разобрать речь Ромеро.

– Кажется, он читает стихи, – сказал крепыш.

– Что за чушь? Ведь идёт война, Пауль.

– Не знаю, Густав. Кто поймет этих испанцев. Они почти сумасшедшие. Режут марроканцев и читают стихи. Революция.

Волохов различил слова, которые швырял в вечереющее барселонское небо Андре Ромеро. Это были стихи Федерико Гарсиа Лорки, недавно нелепо убитого франкистами. Ромеро читал сонеты.

Я боюсь потерять это светлое чудо,

что в глазах твоих влажных застыло в молчанье,

я боюсь этой ночи, в которой не буду

прикасаться лицом к твоей розе дыханья…

Если клад мой заветный взяла ты с собою,

если ты моя боль, что пощады не просит,

если даже совсем ничего я не стою, —

пусть последний мой колос утрата не скосит

и пусть будет поток твой усыпан листвою,

что роняет моя уходящая осень.

– Отработанный репертуар, – устало по-французски заметил Мигель Волохову..

Трое каталонских крестьян-ополченцев, неизвестно откуда взявшиеся в дорогом фешенебельном отеле «Тэйлор», перемотанные крест-накрест пулеметными лентами сурово зыркнули на Мигеля из-под своих войлочных шляп.