Игорь Костюченко - Парфянская стрела. Роман

«Ах, да, каталонский похож на французский. Обиделись, черти, – решил Волохов, заметив как ополченцы горячо зааплодировали и закричали грубыми прокуренными голосами: «Брависсимо!», когда Ромеро закончил чтение еще одной строфы. Оглянувшись на них, поджал губы и одобрительно закивал немец Пауль.

– Это уже слишком. Он меня совсем утомил. Пожалуй, я завалюсь на сегодня спать. Скоро десять. А завтра, с утра, нам выбираться на позиции к Падре. Я не высплюсь, – откровенно, ничуть не опасаясь конфликта с восторженными каталонцами, зевнул Мигель.

С лестницы раздался цокот каблучков. Волохов увидел, как в маленьком круглом зале, где становилось все и больше народу, появилась Катрин. С ее плеча свисал домотканый плед, какие делали на заказ и продавали в горах у Пико де Аннета крестьяне. Катрин протискивалась сквозь толпу поближе к раскрытому окну. Она смотрела вперед и только вперед, ничего не замечая вокруг себя.

Она прошла мимо Волохова, и Пётр Николаевич вновь уловил аромат ее терпких и дорогих французских духов. И локон растрепанной прически Катрин чуть-чуть задел мочку его уха.

Волохов хотел окликнуть Катрин, но передумал. Это было ни к чему. Бесполезно. Окликнуть и что потом? Пустые, необязательно вежливые слова, отнюдь не напоминающие строфы великого Лорки. Только это он и мог предложить Катрин? Всего-то.

Пётр Николаевич представил себе поезд, в котором он с трудом добирался весной тридцать седьмого из Мадрида в Барселону.

На всем пути из столицы Испании в столицу Каталонии в перегруженный поезд ломились крестьяне с корзинами, наполненными доверху овощами, с вязанками хвороста, с домашней птицей в подпрыгивавших на полу мешках.

Угрюмые, недисциплинированные и оборванные солдаты республиканских центурий в верёвочных сандалиях на босу ногу, гремя патронташами и древними дробовиками, пытались пробиться к вагонным площадкам, проклиная фашистов и республиканское правительство одновременно. Они горланили республиканские песни и размахивали красно-черными флагами анархистов, щедро угощали попутчиков крепкой анисовой настойкой, которую все пили прямо из оплетенных бутылок, передавая их из рук в руки.

Рядом с Волоховым, удобно устроившись на заплеванном полу, дочерна загорелый, курчавый паренек, обмотанный пулеметными лентами, травил байки из окопной жизни трем крестьянам, разинувшим от удивления рты.

Средний, похожий на Дон Кихота, высушенный солнцем виноградарь то и дело хватался за седую редкую бородку, вскрикивал, негодуя или одобряя в зависимости от поворота сюжета рассказчика. Он частенько развязывал большой бурдюк с тяжелым бордовым вином и потчевал им – стаканчик за стаканчиком – словоохотливого парня.

Ощущение полнейшего счастья, бескорыстного братства, доверия и свободы.

Освободиться от него Волохов не пытался. Это щемящее душу чувство владело им до самого конца пути. Когда поезд миновал Сабадель и остановился в Барселоне, шумные пассажиры покинули его, и Пётр Николаевич очутился в городе, который он не узнал, ощущение свободы и братства испарилось, будто его и не бывало.

«Так и с женщинами, нечто похожее. Сначала вырастают крылья. А потом тебя бьёт о скалы, мордой о гранит. Свобода и неволя. И нет выбора. Всего лишь расплата и горечь. Пошло? Как сказать. И в каких обстоятельствах», – усмехнулся Волохов.

Он взял из папки номер шесть белый конверт. Помедлил. Раскрыл. На белом листе бумаги блеснули две шпильки. Единственное, что осталось в его жизни от Катрин. Если не считать мыслей о прошлом. И щемящей тоски, которую Волохов старательно гасил то работой, то стаканом армянского коньяка.

В тот вечер, незадолго до того, как пьяный Андре вздумал чудить на карнизе последнего этажа отеля «Тэйлор», рискуя сломать себе шею, Волохов отчаянно приревновал Катрин.

Мрачный чернобородый и плечистый Андре Ромеро швырял в официанта мятыми купюрами, сорвав с бутылки пробку зубами. Официант взмахнул перед испанцем несвежим полотенцем и что-то возмущенно заорал по-каталонски.

Этот диалект испанского был похож на французский. За годы работы в Париже Волохов прекрасно освоился с разговорным французским. Он понимал язык коренных барселонцев и даже пытался подражать местному выговору.

– Они отменили чаевые. Я вчера сам попался, когда протянул швейцару песету, – засмеялся Петр Николаевич. – Дежурный по холлу долго отчитывал меня. Напирал на мою классовую несознательность.

Катрин задорно тряхнула русой челкой и, покуривая длинную пахитоску, рассеянно заметила по-французски:

– Андре снова напьется.

Она коснулась мизинцем циферблата изящных дамских часиков и добавила:

– Скоро девять вечера. В это время Ромеро не бывает трезвым. Уже четвертый день.

– Разве в приличном обществе принято поливать грязью героев революции?

– Андре не обидится. Он – отличный товарищ. Верный и надежный.

– Тебе это известно не из первых рук. Надеюсь? – проворчал Волохов. С Андре Ромеро личного знакомства он пока так и не завел.

В Барселоне Волохов появился недавно. Но он уже был наслышан о Ромеро от друга Мигеля, московского журналиста, проживавшего в номере по соседству с Волоховым. Мигель помогал в работе и часто по необходимости делился с Петром Николаевичем местными новостями.

– Это профессия, Пьер. Не хуже и не лучше твоей. И твоего друга Мигеля, – невозмутимо заметила Катрин.

– Что ты хочешь этим сказать?

– То, что ты и так прекрасно знаешь. И что знают многие, кроме меня. Включая людей из немецкой интербригады.

Катрин затянулась пахитоской. Волохов наблюдал за ее тонким профилем. Веселые искорки вспыхнули в седом табачном пепле. Внезапно Катрин обернулась.

В зале, у столика, за которым сидел Ромеро, вновь зазвенели стаканы. Вспыльчивый официант попытался отнять у Андре бутылку. Анархист грубо оттолкнул его. Официант едва не отлетел к другому столику. Разгоралась ссора.

– Странно.

– Что?

– То, что Андре мог бы перестрелять их всех. Обычно маузер всегда при нем, – задумчиво сказала Катрин. Белые кольца табачного дыма повисли над Катрин: серия чинно растворявшихся в сизом воздухе ресторана нимбов.

– Оказывается, ты и это знаешь? – подозрительно спросил Катрин Волохов.

– Знаю.

– Откуда?

Катрин оставила вопрос без внимания, сделав вид, будто с интересом наблюдает за развитием событий в зале. Но там уже не было ничего интересного. Ромеро стремительно накачивался алкоголем.

Андре орудовал у стойки бара. Завладев пузатой бутылкой, он выстроил перед собой в шеренгу стаканы и стал аккуратно наполнять до краев мутноватой жидкостью. Волохов недоуменно охнул:

– Зачем он лакает эту гадость? Испанское перно. Тут полно прекрасного коньяка.