Стасс Бабицкий - Пиковый туз. Авантюрный роман

Фотограф Ольга Сафонова

© Стасс Бабицкий, 2017

© Ольга Сафонова, фотографии, 2017

ISBN 978-5-4485-1342-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Если честно, при всей своей предварительной расположенности к автору, начиная читать, подумал: «И он туда же». Но буквально через пару страниц скепсис начал таять, а к концу третьей части уже хотелось побить автора за то, что приходится расставаться с такими родными и очаровательными героями.

«Что же случилось с ними дальше?» – этот вопрос особенно остро жжёт современных читателей, взращенных бесконечными сериалами. Но и в прежних поколениях интерес к продолжению полюбившегося произведения всегда была высок – достаточно вспомнить, сколько копий сломано вокруг второго тома гоголевских «Мёртвых душ».

К сожалению, попытки воскресить героев другими писателями редко оказываются удачными. Возьмём, к примеру, Шерлока Холмса. Продолжений уже сейчас больше, чем рассказов в оригинальной серии, самый знаменитый сыщик даже в космосе побывал, однако сэра Артура Конан Дойля читать всё равно интереснее в подавляющем большинстве случаев. А вот у Бабицкого воскрешение получилось. В книге мы встречаем даже не одного, а целую россыпь персонажей из литературных произведений XIX века. Причем, из разных романов. Более того, мы встречаем писателей, художников и прочих реальных исторических личностей (некоторые мелькают буквально на секунду). Все они гармонично сосуществуют и живут полноценной жизнью.

Упоминание о Холмсе, конечно, не случайно. Книга Бабицкого – детектив. Детектив исторический, однако же, по-современному бодрый и жёсткий. Но детективная составляющая – только первый план. Автор – филолог, поэтому он создал филологический роман, в котором с удовольствием будут ковыряться его коллегии. Отсылки к классике и современной литературе, скрытые цитаты. Богатый словарный запас, что, согласитесь, сейчас редкость.

Конечно же, не обошлось и без публицистических элементов – всё-таки автор еще и журналист, да и время сейчас такое, без политических оценок редко обходится. Конфликт с Турцией, необходимость переустройства государственной машины и диалог о допустимых методах гражданской активности – всё это гармонично встроено в увлекательный сюжет. Несомненный плюс Бабицкого в том, что он смотрит на происходящее не отстранённым скептическим псевдоевропейским взглядом. Писатель любит свою Родину, своих героев и даже в очевидных недостатках российского мироустройства видит потенциал к лучшим изменениям при сохранении нашей уникальной самобытности.

Словом, книга удалась, и читатель, перевернув последнюю страницу, без сомнения будет ждать продолжения.

В конце июля, довольно прохладного, но все же солнечного, средь бела дня, один почтмейстер вышел из своей конторы в Гагаринском переулке и быстрым шагом направился к Пречистенке. Можно даже сказать – побежал. Старался не терять достоинства и степенности, но двигался настолько торопливо, что дважды ронял форменную фуражку.

К груди он прижимал конверт с сургучными печатями. Рука закрывала адрес, но приметливый прохожий сумел бы разглядеть надпись красными чернилами, выползающую слева, из-под большого пальца: «Лично, в собственные…»

Из ворот особняка Холмогорова неожиданно выехала коляска. Ни скрип рессоры, ни ржание лошадей или гиканье извозчика, о ее появлении не предупредили. Почтмейстер шарахнулся в сторону, и в третий раз уронил фуражку, которая покатилась, подскакивая на брусчатке. Поминая лукавого со всей его рогатой родней, он бросился следом, точно юный гимназист. А ведь не мальчик, намедни стукнуло сорок лет. Усищи, вон какие, в половину лица, отращивать начал еще в молодости, когда служил в кавалерийском полку… Впрочем, как приговаривает его квартирная хозяйка, не в усах честь, они и у мыша есть. Поймал-таки беглянку, нахлобучил на голову плотно, аж козырек на глаза съехал.

Из-под фуражки выбивались кудри – не те разлетающиеся по ветру романтические завитушки, которые иные прекрасные дамы любят накручивать на тонкие пальчики, называя славного юношу Лелем или Адонисом. Нет, это был жесткий каракуль, своенравный и непокорный, подходящий к характеру главы почтовой конторы. Тот был упрям, как баран и при этом по-бычьи силен. Наверное, стоило бы прекратить высматривать в его образе черты, присущие обитателям скотного двора, но нельзя обойти вниманием ту удивительную стать породистого рысака, за которую в отставного гусара влюблялись встречные-поперечные женщины: дворянки, горничные и прочие модистки. Наличие в его прошлом неприятных страниц, – разжалование за дуэль и каторга по убийственной статье, – не отталкивало, а напротив, добавляло пикантности и авантюрного шарма.

– Убивец в Москве! – подросток со стопкой газет на плече, вынырнул из подворотни на другой стороне улицы. – Кровавая драма в Нескучном саду! Жестокий хищник не щадит никого! Подробности токмо в свежем выпуске «Известий».

Почтмейстер остановился, хотел подозвать разносчика свистом, но того успел перехватить дородный купчина.

– Почем торгуешь?

– Две копейки, дядя!

Малец пританцовывал от нетерпения.

– Ишь… Две копейки… Бумага дрянная, на самокрутки и то не сгодится. Краска не просохла. Только руки пачкать.

– По второму заходу тираж допечатывают. Весь город читает! Один ты жмотишься.

– Ишь, пащенок! Ну, твоя правда. Две копейки за кровавые подробности не жалко… Возьму, пожалуй.

Мальчишка бросил монету в нательную кису и побежал дальше, к бульварам, вереща: «Убивец в Москве! Не щадит никого!» Но почтмейстер уже не слушал. Дело столь важное, что и самые захватывающие новости подождут. Он выскочил на Пречистенку, перешел на шаг, озираясь в поисках нужного дома. Скользнул взглядом по фасадам аптеки и Политехнического музея, которые обычно игнорировал по причине отменного здоровья, а также отсутствия интереса к науке. Устремился к двухэтажному особняку серого камня. Дом генерала Орлова после смерти хозяина перестроили и сдавали квартиры внаем. Под номером три проживал искомый адресат.

Вошел без стука. Дверь не заперта, а форменный мундир и строгие слова «при исполнении» утихомирят всякого, кто позволит себе возмущаться. Но вторжение протеста не вызвало.

Щуплую комнату перегораживал письменный стол. Судя по созвездию чернильных пятен на его суконной поверхности, жилец часто хватался за перо впопыхах, писал быстро, стараясь изловить разлетающиеся мысли и поскорее заключить в бумажные листы. Кроме пресс-папье и чернильницы, здесь стояла хрустальная ваза с одиноким яблоком. Из-за стола выглядывала резная спинка немецкого полукресла, а в дальний угол втиснулась оттоманка, обитая черным жаккардом 1 1 Дорогая ткань с крупным рельефным рисунком. с золотой нитью. В обстановке сквозили достаток и некоторая спесь, а уюта не чувствовалось. Вошедшему гостю и присесть-то некуда, приходится топтаться в дверях. Хозяин на узком диване лежит словно в гробу, – тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, но право же: руки на груди сложены, веки прикрыты…