Марк Перовский - Свинцовые облака

– Ах, вот как? – воскликнул Герберт и, не обращая больше внимания на Роберта, приблизился к Кларе. – Раз можно плюнуть на бурю, то давайте плюнем сразу на всё! На сбор урожая, на обеспечение стабильности, на сегодняшнее убийство розой!

– Остынь, – резко сказал я, и мой голос неожиданно громко растворился в коридоре и гостиной. Только спустя пару секунд до меня дошёл смысл его слов. – Погоди, что ты сказал?

– Убийство розой, – повторил Герберт немигающим взглядом. – Не слыхал? Я, когда вышел прогуляться, услышал разговор. Какие-то две девушки говорили что-то об убийстве розой, об аллергии и прочей ерунде. Я не стал вслушиваться и поехал дальше.

Эта новость взбудоражила мой разум. Теперь перед глазами появлялось это добродушное лицо мужчины, что так уверенно уговаривал продать ему розу. В его глазах больше не было жалости, в них были и жадность, и злоба, и ревность. Можно было бы предположить всё, что угодно, но одно оспаривать я точно не мог – я помог убить человека.

– Что с тобой, Генри? – Клара стояла возле меня и трясла за плечо. Я медленно вышел из странного транса, и взгляд вновь обрёл резкость. Рядом со мной стояли Герберт, Клара и Джордж. Все трое смотрели на меня, как на больного и измученного человека.

– Всё в порядке. Просто… кажется, я видел сегодня убийцу, – я замолчал, ожидая реакции. Клара широко раскрыла глаза, но виду не подала. – Он не местный. Проезжал здесь мимолётом, искал розу.

– Так что же ты его не задержал? – возмутилась Клара.

– А кто знал, зачем он ищет розу? – встрял в разговор Роберт, повернувшись ко всем. – Может, он в вазу хотел её поставить. Ну, кто бы мог подумать, что этим цветком можно убить?

– Во всяком случае, это немного настораживает, – спокойно ответил Джордж. Впервые за весь вечер его голос оглушил стены гостиной. – Кто будет искать в захолустье розы?

– Говорил, что для своей жены искал, – сказал я и запоздало прикусил язык. Все присутствующие в комнате смотрели на меня вопросительно и, видимо, ждали ответов. Я глубоко вздохнул.

Набраться смелости сознаться в таком деле довольно сложно. Кто знает, какой реакции они ожидали и чего ожидал я от них. Они мне практически никто, но даже этот момент стал монетой в копилку только зарождающейся дружбы.

И всё же молчать было уже поздно. Я привлёк слишком много внимания.

– Ладно, это я продал ему цветок, – выпалил я и закрыл лицо руками. Больная нога неприятно заныла. – Я убил человека. Понимаете?

На глаза наворачивались слёзы от страха заключения в нашей единственной тюрьме или самосуд на площади. Люди были очень изобретательны в методах казни, но в методах человечности ума всё ещё не хватало.

– Ты сейчас пошутил так? – нахмурится Роберт. – Если да, то это очень глупая и совсем не смешная шутка.

– Наверное, не следовало вообще заикаться об этом, – вздохнул я и упёр свой взгляд в пол. – Дурак. Какой же я дурак!

– Лучше уж рассказать кому-то, чем просто молчать и нести на себе такой камень, – тихо ответила Клара и села рядом со мной. – Ты поступил правильно. По крайней мере, сейчас.

– То есть… – Герберт встрепенулся и отвернулся к окну, – то есть ты понимаешь, на что ты себя обрёк? Ты помог убить кого-то, Генри. Несознательно, но всё же.

– Конечно, это позорное пятно на твоей репутации, – начал вдруг Роберт. – Но мы… мы же светские люди всё-таки, – он тихо рассмеялся, – мы тебя не сдадим. Так ведь?

Клара, Герберт и Джордж резко кивнули будто боялись, что передумают и встанут на сторону справедливости. Но они решили выбрать такую мимолётную дружбу, которая с каждым днём всё больше и больше прерывается пропастью смерти, разделяющей нас навсегда. И не все понимали, что навсегда – это действительно вечность. Жизнь не даёт поблажек в таких делах, иначе бы половина умерших давно воскресла.

– Спасибо, – буркнул я, и чувство вины за содеянное наливалось в сердце чёрной слизью.

– Ты не виноват в этом, – сказал вдруг Джордж. – Ты вообще здесь ни при чём. А знаешь, почему? Потому что ты не мог знать, зачем ему этот цветок на самом деле. Тем более, что его, возможно, уже задержали и твоей вины в этом ничуть нет. Так что просто успокойся. Иди на улицу, подыши. Вот увидишь, всё будет в порядке.

Я молча встал и, взяв трость, вышел из гостиной, чувствуя, как жарко становилось в комнате и как внимательные взгляды упирались мне в спину. Мне хотелось поскорее выйти на улицу и забыть обо всём этом, лишь бы ветер ночи сдул все дурные мысли из головы, оставив лишь пустоту, которую я мог бы заполнить следующим днём, ничем не отличающимся от предыдущего, кроме одного – я убил человека, ведь продавать оружие – это то же самое, что нажать на курок. Фактически, убийство.

Трудно было принять эту мысль. Она не подходила никуда, паззл не хотел собираться воедино, мысли путались всё больше, и стоило мне выйти на улицу, как прохладный ветер и аромат колосьев тут же выветрил всё из головы. На короткие мгновения мне хотелось забыть обо всём, забыть об этой жизни, о смертях в этих стенах, о больших надеждах и громадных провалах. Это здание, в котором я жил вот уже несколько лет, впитывало в себя всю людскую грязь, спуская излишки по коллекторам, выбрасывая черноту в реки. А мы и рады.

Я закрыл дверь в свою комнату на замок и посмотрел на свой дендрарий. Теперь отсутствие розы казалось для меня чёрным пятном на истории сада, и не хотелось больше видеть ни их, ни герань на окне, ни папоротник со своими длинными листьями-щупальцами. Они в один момент стали мне противны, в голову пришло осознание того, что даже миролюбивые растения могут стать орудием убийства.

Столбы моих ценностей и моральных устоев начали рушиться всё сильнее. Они ещё были крепки, но стоит мне сделать ещё несколько неверных шагов, и всё рухнет, а вместо меня появится дурная сущность, человек, которому чужды чувства.

Этого я боялся больше всего. Поэтому я со злостью взял клумбу и, сдерживая себя, чтобы не разломить её пополам, спрятал розы как можно дальше под кровать, а сам открыл запрятанную там же бутылку водки. Откупорил крышку и налил себе несколько рюмок.

Ночь опустилась на мир. Я опускался на дно.

Мне всегда казалось, что тишина приходит оттуда, где её в избытке. Она идёт томными, страшными шагами, ворошит опавшие истлевшие листья, неслышно гремит в небе и заставляет сердце каждого человека сжиматься от осознания того, что такая же тишина есть и на кладбищах, где помимо молчания слышен и горький плач. Каждый раз, когда я оставался один в пустой комнате, то понимал, что сам нахожусь в могильнике, что моё пребывание в тишине помогает мне умирать чуть быстрее. В один момент начинало казаться, что я разлагался живьём, и горькие иллюзорные слёзы сами катились из глаз и рушились о холодный пол.