Владимир Владыкин - Расслоение. Историческая хроника народной жизни в двух книгах и шести частях 1947—1965

Дед Антона рано спился, и в буквальном смысле, сгорел от спирта. Захар слыл безалаберным, матюгался при детях, а жену поколачивал; гулял от неё почти в открытую, а та, безответная, даже не могла об этом заикнуться. И вот его потомок снова стоял перед Аглаей. Антон слегка обнял тётку, быстро чмокнул в прохладную щёку. Аглая на вид была ещё крепкая, лицо красное с рыжеватыми под маленькими узковатыми глазами веснушками.

– А что ты спросила? – рассеянно переспросил племянник.

– Ты хоть был дома?

– А как же, всех повидал и к вам. Там скучно!

– Анфиса тебе писала, баяла, к океану уезжал?

– Хо-хо! Да когда это было! Два месяца после того с матерью и отцом жил. Зинка, моя сестра, такую ещё помнишь?

– А моих не видел? – напомнила Аглая.

– А, вот сейчас вспомнил! Вы угадали! Нет, из ваших и вашего… не видел. И никто про него ничего не говорил. Все молчат, знамо боятся…

– А ты жониться сюда приехал? – произнесла она по-уральски нараспев, ударяя на букву «о».

– Сестра на дорожку платок вышила, – Антон достал из кармана, и помахал им, как веером и опять спрятал. – Да, хотел бы, чтобы тут была невеста. Зинка мне переказала платок Нинке подарить и, мол, скажи, что от сестры. И тогда она пойдёт за меня. Это правда?

– А это как ты сумеешь…

– Гордея и Анфисы нет?

– Она на птичнике, Гордей на ферме от доярок молоко принимает. А Ксения с мальцом. Вот, я уже бабка… Ты-то как к нам, надолго?

– Я к Нинке по приглашению Анфисы. Она написала, что её подруга свободна, меня ждёт, – последнее Антон нарочно соврал, только бы тётка не думала, что он надолго у них поселится.

– Ты думаешь, такая гордячка за тебя пойдёт?

– А что нужно сделать, чтобы дала согласие?

– Веди себя примерно, с душой к ней и только без зелья!..

Антон сел на лавку и тупо молчал. А тётка научала его, каким образом это достигается…

Вечером, когда все собрались, устроили вечеринку. На этот раз, как уже было больше двух лет назад, Нину не стали звать. У Никона с Мартой было уже трое детей, и ходила четвёртым. В те годы молодые и не очень молодые бабы рожали почти каждый год, правда, иные через два-три года.

И Корсаков думал о строительстве вместительных детских ясель, так как бабы после родов тогда через месяц-другой уже должны были выходить на наряды. Мало что изменилось со времён крепостного права, когда бабы работали в поле до самых родов и рожали на снопах. Марта Путилина на току и родила под весовой. Хотели везти в город, да не успели – приспело рожать тут же. Да и Виктора Тенина Нюра родила дома, когда с поля пришагала на обед…

В тот вечер Анфиса, как её ни отговаривали, всё-таки пошла к Зябликовым, чтобы поговорить с Ниной. Хотя подвыпивший Антон набивался тоже пойти с ней. Но Гордей осадил его властным окриком:

– Не смей идти, а то перестану тебя уважать!

Антон остановился в растерянности, посмотрел, как уходила Анфиса, и перевёл недоумённый взгляд на троюродного брата, хотел что-то возразить да не нашёлся ответить тому достойно, опустил голову и вернулся, сел за стол. Гордей налил ему и себе, пока Ксения кормила рёбёнка, а мать Аглая убирала со стола пустую посуду, покачивая головой, не желая встревать в разговор младшего сына. Хотя они пока молчали, потом выпили. Никона, быстро хмелевшего, увела домой Марта.

Анфиса была уверена, что на этот раз ей удастся уговорить подругу. Нина же от соседки Прасковьи уже знала о приезде Антона и то, как та беседовала с ним, как рьяно нахваливала парня, она думала, что Анфиса, будто с ней сговорилась.

– Не, не, Нина, хороший, красивый! Моя бы меньшая Бранка подошла ему, – говорила так, точно нарочно разжигала у неё честолюбие, и она невольно теперь думала, что с ней сговорилась вовсе не Анфиса, а сам Антон, чтобы упоминанием своей дочери пробудить у Нины необузданную ревность.

– Вот и берите его себе, а мне, тётка Прасковья, такого не сватайте! Я и без него проживу, – даже с затаённой обидой проговорила девушка, желая немедленно уйти от назойливой соседки. Прасковья стояла возле межевого забора, который прошлым летом поставил отец из плотно сплетённых жердей, чтобы куры не бегали во двор соседей.

– Нина, корова пришла, может, подоишь, а то у меня уже спина колом. Отец пошёл на огород за сорной травой, – пояснила мать.

Нина тотчас обрадовалась, что, наконец, сможет отвязаться от приставучей соседки. И она торопливо пошла в летнюю кухню, которую братья Виктор и Борис поставили два года назад из деревянных столбиков, брусков и жердей, обмазав с помощью сестры тонкие стены с двух сторон замесом из глины и соломы. И сами же сложили печь для выпечки хлеба, на ней варили и обеды. Младший теперь служил в железнодорожных войсках, возле океана, на краю самой большой страны. Нина взяла подойник, пополоскала его, и отправилась доить корову, которая отелилась в марте первым телком.

– Катя, а дочка твоя, ох и дюже сердитая! И чего она такая гордая, ведь парень гарный? – крикнула Прасковья.

– О каком парне вы говорите? – спросила Екатерина.

– А чи ты не знаешь, Антон с Вурала приехав, да тот самый, какой був уже у вас!

– Да вы бы её не задевали, не трогали, – спокойно ответила Екатерина. – Она сама разберётся в себе… – а про себя подумала: «Вот как, значит, Антон приехал, а мне она не сказала. Ну да, она же хвастаться не умеет. Да какое же для неё это хвастовство? И что я такое плету!» И в этот момент она опять почувствовала в самом низу живота острую боль. Она вдруг быстро проходила, а потом с промежутками повторялась. Но она думала, что подстыла. Хотя Фёдор уже сколько раз посылал её в больницу. Но она думала, что это всегда успеется, да и времени нет расхаживать по больницам. Фёдор же вслух нарочно, чтобы жена почувствовала его заботу, вспоминал свою мать, которая никогда не ходила по врачам, а как попала в больницу, испугалась и ушла. Если бы осталась, может, её смогли вылечить.

Когда пришла Анфиса, уже вечерело. Нина только что подоила в сарае при свете керосиновой лампы корову. А потом в кухне процеживала в алюминиевый бидончик, в котором они каждое утро носили в колхозную бригаду сдавать молоко в качестве налога. Чёрный молодой кот тёрся о её ноги с поднятым кверху трубой хвостом. Затем налила в консервную жестяную банку коту Мишке. Кот стал быстро лакать молоко. В это время из хаты вышел приодетый для улицы Борис, от него пахло тройным одеколоном. Он вошёл в кухню, взял со стола бидон с молоком, и стал было пить. Но Нина отняла у брата:

– Боря, ты чего, это же надо отнести в колхоз Гордею, а то ты не знаешь!

– Да я забываю, Нинок. Ну налей мне в кружку, – он осмотрел стол и не нашёл мелкой посуды. – Вот видишь, кружки нет, у нашей хозяйки так всегда…

– Не язви! Трудно принести, хочешь молока, так сходи, ты же не барин, а я тебе не прислуга. А выходит, что прислуга, стираю, глажу вам…