Светлана Чуфистова - Во имя отца и сына

– Ничего, Дмитрий, ничего. Вставай. Пошли. Нам ещё за друга твоего, за Стёпку, отомстить нужно…

***

Солнце, целый день лишь изредка выглядывавшее из-за туч, наконец-то полностью показалось, окрасив горизонт красным. Где-то в зарослях дубняка тревожно заукала глазастая. Далёкие раскаты орудий не умолкали уже несколько часов к ряду.

Он удобно расположился верхом на турнике на опушке леса и стал перечитывать своё творение.

«Здравствуй дорогая мама. Пишет тебе с фронта твой сын. Как ты живёшь? Здорова ли? Я служу хорошо. Наши войска продвигаются вглубь Европы и уже заняли Молдавию, разбили румын, теперь в Венгрии. Вчера мы с товарищами вернулись с задания. Взяли языка и добыли ценные для нашей армии сведения. Не переживай за меня, я не ранен и не болен. Как там мои дорогие сёстры? Передавай им огромный привет. Передавай так же привет всем родным и знакомым, каких знаю. Кланяюсь. Целую. Твой Митя».

Сегодня у Митрия был День рождения. Так совпало, что он родился в день, когда все советские люди праздновали очередную годовщину революции. По этому поводу, вечером в роте намечалось небольшое застолье, а сейчас он решил отписать домой.

Митька свернул маленький треугольничек – всего несколько слов, но как же он нужен тем, кто его любит и помнит. Ныло сердце от воспоминаний о детстве, о мирной жизни. Он представил, как всем селом деревенские будут перечитывать это письмо, и как мамочка будет плакать.

– Ну что, Мить? Говорят ты у нас именинник? – окликнул парня Денисыч. – Дай угадаю…. двадцать?

– Нееет, Семён Петрович, девятнадцать – засмущался Митяй.

– Нууу… Да ты большой совсем. Мужик! – улыбнулся мужчина.

Митька покраснел, а старшина, похлопав юнца по плечу, произнёс:

– Всё, пойдём. Ребята уже заждались.

Двинулись служивые к старенькой сторожке на опушке леса.

Застолье было скромным – на длинном столе чёрный хлеб, консервы, да спирт.

Первым железную кружку поднял лейтенант Гребенюк.

– Сегодня, товарищи бойцы, мы имеем с вами двойной праздник – сообщил он официально, поправляя свою гимнастёрку – Во-первых, двадцать седьмая годовщина октябрьской революции….

– Урааа! – закричали бойцы.

– Во-вторых, в наших рядах именинник. Поздравляю, Дмитрий. Пусть Родина гордится тобой.

Ребята стали хлопать и обнимать Митьку так, что он совсем засмущался.

– Ну, это ещё не всё – сказал командир. – Вот тебе от нас скромные подарки….

И товарищи начали протягивать кто фляжку, кто мыла кусок, кто варежки, кто новые портянки….

– Поздравляем, Мить, поздравляем – неслось отовсюду.

И Митрий снова краснел. Ему было ужасно приятно осознавать, что сослуживцы его так любят и ценят.

– Ну что вы, родные, не надо….

– Бери, бери, джигит, – произнёс Мишико – на войне всё пригодится! – потрепал он волосы парня.

А командир продолжил.

– Ну а теперь, выпьем, за праздник и за нашего Митьку! – предложил лейтенант.

И все стали чокаться кружками с виновником торжества:

– За тебя, дорогой. Будь здоров!

После закуси, да разговоров застольных слово взял уже Сашка Дубков:

– У меня встречный тост, братцы! – произнёс он серьёзно – Давайте выпьем за победу. За то, чтобы каждый из нас, не смотря ни на что, выжил на этой проклятой войне и вернулся домой к своим родным, ну или к тем, кто остался. И чтобы мы разбили эту фашистскую гадину. Должна же быть высшая справедливость на свете?

И разведчики как один замолчали. О чём думал каждый из них?

Денисыч, наверное, вспоминал двух своих сыновей, погибших на фронте. Лёнька – мать и сестрёнку, умерших от голода в Ленинграде. Микола всю свою семью, расстрелянную фашистами в Бабьем Яру. Детдомовец Сашка – брата, повешенного немцами за связь с партизанами. Мишико – отца, погибшего под Сталинградом. Ёсик – отца и мать, угнанных в Германию.

О чём думал каждый из них?

– Ээээх! – развернул меха гармошки «Берёза».

Бьётся в тесной печурке огонь,

На поленьях смола, как слеза.

И поёт мне в землянке гармонь

Про улыбку твою и глаза…

Митьке было хорошо и покойно сейчас. От выпитого спирта кружилась голова, и ноги чуть-чуть онемели. Он, облокотившись на руку, с удовольствием слушал поющих товарищей и был счастлив от того, что встретил их в своей жизни, таких разных, но таких близких его сердцу.

– Иди, отдохни, Мить – предложил ему тихо Денисыч.

– Да, да – ответил Митька и, покачиваясь, не спеша побрёл спать.

Георгий пробудился от мучившей его жажды. Он открыл глаза и, ощутив дикое похмелье, стал судорожно соображать, где сейчас находится. Голова Жоркина страшно болела, но, не смотря на это, он всё же смог повернуть её на бок и увидел рядом с собою спящую пухлую девицу со спутанными чёрными волосами и размалёванной физиономией. «Понятно! – осознал, наконец, Жорж – В борделе мадам Левандовской». « И как же меня сюда опять занесло?» – задал ему наивный вопрос его внутренний голос, а вновь вернувшаяся память начала постепенно восстанавливать нелицеприятные картины, события и образы дня ушедшего. Сначала утреннюю ссору Георгия с отцом, затем бегство с друзьями в губернскую столицу, ну и в конечном итоге безумный кутёж всей честной компании в ресторане, да борделе…

Жорж застонал от ужасного своего состояния и, с трудом поднявшись со скрипучего ложа, проследовал, качаясь, к графину с водой на каминной стойке. Налил себе полный стакан спасительной жидкости, хлебнул её и тут же, сморщившись, выплюнул на пол. В графине была водка.

– Чтоб тебя – выругался молодой барин, выливая трясущимися руками огненную прямо в горшок с геранью.

Затем он наполнил гранёный шампанским из ополовиненной бутылки, опрокинул в себя залпом кислое содержимое и вернулся обратно в постель. Однако все его попытки вновь забыться оказались тщетны. Георгий снова отчётливо представил образ отца.

– Будешь делать, как я тебе велю, сучий ты потрох! – орал тот на сына во всё горло – Весь в мать непокорную стерву, выродок дворянский!!! Дочерью золотопромышленника он брезгует, гадёныш! Всё Мотьку свою Колесникову забыть не можешь?! Так она сбежала от тебя! К холопу сбежала! Хочь с чёртом, лишь ба не с тобой! Ужо пузатая вторым! А ты всё, тряпка, сопли жуёшь! Не женишься на Ольге, наследства лишу! Попомнишь меня ещё, сучонок!

Жорка зажмурился и заткнул уши руками, чтобы никогда не слышать больше этого ненавистного лая. Он вновь вспомнил мать.

«Мама, маменька, как же ты могла оставить меня одного с этим чудовищем?»

По щеке Георгия покатилась слеза, и перед ним, как и прежде в детстве, снова предстал светлый лик княжны Софьи, наследницы большого состояния, которая когда-то вышла замуж по недоразумению за Мартынова старшего.