Светлана Чуфистова - Во имя отца и сына

– Маменька – уже вслух произнёс Жорж.

В это время что – то большое и грузное зашевелилось на другой половине кровати и подало голос:

– Георгий Кондратьич, ты спишь? – спросила проститутка Нюрка игриво и плюхнулась на него своей большой грудью.

Он открыл глаза.

– Нюр, принеси водицы или рассолу… – попросил её жалобно Жорка – В горле что – то пересохло.

– Сейчас, душа моя, Жорушка! – бойко подскочила ещё пьяная девица, накидывая на себя шёлковый пеньюар, – Сейчас, родимый мой, принесу!

И она, сшибая углы, скрылась за тёмно зелёной парчовой занавеской.

В соседних комнатах послышалось шевеление. Справа подал голос дружок Георгия Проша, который не далее как вчерась, одетый в женское платье, ловко выплясывал канкан на сцене с двумя мамзельками и с ними же впоследствии отбыл в номера. Слева вознёс свою молитву к богу местный батюшка, потешивший вдоволь накануне свои телеса с юной обитательницей здешнего заведения, почти ещё ребёнком Агафею.

Услышав заутренюю в публичном доме, Георгий не сдержавшись, начал хохотать. До того всё это было ему нелепо, противно и скверно.

В дверях появилась Нюрка с ковшом в руках. Она увидела истерику барина и бегом подсела к нему.

– Жорушка, штой с тобою? На вота хлебни рассольчику. Сразу на душе то полегчает – стала успокаивать его проститутка.

Георгий как-то в раз перестал смеяться, посмотрел на неё и с грустью произнёс:

– Хорошая ты, Нюр. Добрая.

– Не хорошая я, а пропащая! – возразила ему девица, глубоко вздохнув, – Хорошая я была до пятнадцати годков, покуда отец с матерью мои живы были… Царствие им небесное.

Она замолчала, глянула на уже просветлевшее небо за окном и продолжила:

– Жениться тебе надоть, голуба ты моя, детишков родить. А прошлое из головы вон выкинуть. А то оно снутри тебя всего сгрызёт и живого места не оставит. Слышишь ты меня? – заглянула Нюрка Георгию прямо в глаза.

Но он, вновь всецело погрузившись в свои мысли, её уже не слышал. Девушка тихо поставила ковш на прикроватный столик рядом с ним и, зевнув во весь рот, отправилась дальше спать, ведь через несколько часов в бордель должны были пожаловать новые гости…

***

– Моть! Мооть, подь суды! – звал свою невестку Тимофей с крыльца.

– Что, тять? – откликнулась на зов Матрёна.

Она вышла из сарая раскрасневшаяся, простоволосая и, придерживая свой огромный живот, посмотрела на свёкра.

– Сходи поводу, мать просила огурцам на засол.

– Щас, принесу – улыбнулась Мотя, надела на голову платок, повесила себе на плечи коромысло с вёдрами и босая отправилась к деревенскому колодцу.

– Как поживаешь, Мотюшка? – спросила её бабуля, сидевшая на завалинке соседнего дома.

– Хорошо, баба Кать.

– Ну, и слава Богу – перекрестилась беззубая старушонка и облегчённо вздохнула.

А Матрёна проследовала дальше, вспоминая последние годы жизни своей.

Она и вправду жила хорошо. У добрых то людей чего не жить? Костя любит её, надышаться не может. Сынок у них подрастает Васенька, скоро уж второй ребёночек появится. Трудно ей было конечно поначалу то. Дома у отца что, в лавке торгуй, да так дела кой какие… А здесь всё ж таки хозяйство – и за скотиной прибрать, и грядки прополоть, и одёжу пошить, и пряжи напрясть…. Ну ничего, справилась.

Мотя уже спустилась под горку, оставив позади и деревенские огороды, и поскотину, как вдруг услышала голоса.

– Ой, глядите, бабы, купчиха! – судачили односельчанки у колодца – Расфуфырилась вся, не идёт, а пишет! – звонко засмеялись они.

Любимое место сбора местных кумушек никогда не пустовало. Замужние и девицы, старые и молодые, повидавшие жизнь во всей красе и не испытавшие лиха вовсе, являлись сюда по большей части для того, чтобы языки почесать, да посплетничать.

«Что я им, кость в горле что ля? – обиделась на хохотушек Мотя – Чего они меня всё чипляют то?», а вслух сказала:

– Добрый денёчек, бабоньки.

– Добрый, добрый – язвительно поприветствовала её, стоявшая с вёдрами в руках Лизовета Емельянова и добавила – Как вы, Матрёна Мотвевна, ни хвораете?

– Ничего, здоровая с божьей помощью.

– А муженёк вашенский?

Мотя глянула на собеседницу пристально.

– А что это ты, Лизовета, так об муже моём печёшься? – спросила она недовольно.

– Да вот, узнать приспичило, не окочурился ли ишо с такой-то женой? – продолжила нахально улыбаться Лизка.

– Как видишь, нет – встала в позу Матрёна – Проживает со мною в согласии – погладила она свой хорошо округлившийся живот. – А ты б, Лизовета, за своим мужем пьяницей лучше доглядывала, а то бегат по всей деревне за кажной юбкой, не равён час кака молодуха приберёт.

То, что Лексей кабель первостатейный, было известно в починке каждому.

Побагровев от злости, Лизка бросила на землю свои бадьи.

– Ах ты, купчиха недоделанна! – кинулась она с кулаками на Мотю – Я тебе щас зенки то повыцарапываю!

Матрёна успела отпрыгнуть в сторону, а бабы принялись держать взбешённую Лизавету.

Тут, рядом с ними, возникла Тонька, жена Егоршина, босая и в рубахи навыпуск.

– Да вы что, соседки, ополаумили чё ля?! – крикнула она, закрыв собою сношенницу – Сколько вы её кусать то будите ишо? А ты, тёть Глаш, куды смотришь? – обратилась она к Глафире Карповой, бабе вроде рассудительной.

– Да я что, я ни что…. – стала оправдываться пожилая дородная крестьянка.

Тонька ещё раз глянула на всех сердито.

– Пошли, Моть, – сказала она решительно – у ключа воды наберём. Ну, их.

И молодые женщины не спеша отправились к роднику за водою.

***

Будучи простым деревенским парнем, Костя совершенно не боялся города: незнакомых улиц, высоких зданий, диковинных экипажей и разношерстной публики, снующей повсюду.

Вот и сегодня он вновь был здесь. Разжился кой каким инвентарём в хозяйство. Заехал в банк, отдать деньги, ссуженные на поправку коровника. После чего заглянул в местные лавки и набрал гостинцев всем своим домочадцам. Моте муж купил платье шёлковое, как носили модные барышни, лаковые туфли на каблучке и две атласные ленточки в цвет её зелёных глазок.

Сделав все свои дела, Константин поймал извозчика и поехал повидаться с Иваном. Тот жил недалеко от станции. Дома у брата Костю встретила его молодая жена Тася.

– Ой, а Вани нет – открыв дверь, сказала она. – Но, вы проходите, он скоро придёт.

Комната, в которой поселились новобрачные, располагалась на втором этаже двухэтажного деревянного здания, маленькая, но чистая и светлая. Посередине стоял круглый стол со скатертью. Над столом висел абажур.

– Да вы присаживайтесь. Сейчас чай пить будем – стала суетиться хозяйка у плиты.

Костя осмотрелся.

На стене в рамочке висела карточка его брата. Иван получился на ней хорош! Гладко зачёсанные на пробор чёрные волосы, чётко очерченные скулы, волевой подбородок, прямой нос, не полные губы, с тонкой ниткой, подкрученный вверх усов. Он очень изменился с тех самых пор, как уехал из дома. Из нерешительного отрока превратился в уверенного в себе молодого мужчину.