Александр Бабчинецкий - Предтеча. Роман

Ладим собрал конный отряд, который с гиканьем и лихим посвистом вырвался из ворот, поражая поганых стрелами и копьями. Степняки не ожидали удара в спину, но быстро организовали отпор наглым славянам. Покуда часть печенегов седлала лошадей, более сотни их лучников начали стрельбу. Превосходство оказалось весомым, а падавшие дождём стрелы, мертвили и ранили убегавших.

– Опомнитесь, россы, братья! – кричал Ладим, размахивая мечом и морщась от боли: сам был ранен впившейся в предплечье стрелой. Рана жгла огнём, пришлось спешно повернуть к городищу, прятаться.

– Не равно бьёмся, друг Ольбер, ох не равно, – причитал Ладим сокрушённо, покуда какая-то молодица перевязывала белым тряпьём поранок.

– На то они и расчёт держали, воевода, – ответно молвил наместник.

Он уже давно понял: не бывать ныне одолению.

– Ты чья же такая будешь? – с напускной весёлостью осведомился Ладим и облизнул пересохшие губы.

– Маменькина, Малинкою кличут. Отец мой смердом у тиуна, а у тебя в войске – ратником. Братец помогает тушить пожары с другарями, а я вот раны селян да твои заживляю травами да перевязками.

– Ладная ты девка, Малинка. Не равно попадёшь к немытым. Хорошо, ежели сразу продадут к ромеям, а ведь может статься что и хуже…

– Не сробею, воевода! Пусть погибну от поганых, нежели полон у них.

– Молодец, красавица! – похвалил Ладим, направившись к стенам.

Количество оборонявшихся уменьшалось быстро. Многие женщины помогали ратникам в бою: посылали в кочевников стрелы, метали дротики. На все уговоры мужа мать Малинки так и не согласилась уйти со стен. Она не бросила лук, покуда не упала на руки своего Ладо с пробитым сердцем. Две скупые мужские слезы капнули клятвой отмщения на стынущий лоб самого любимого человека. Вокша с Малинкой сами снесли тело матушки вниз, а после отвезли в избу, но предать его славянскому обычаю не решились. В лихую годину, когда ожидалось множество смертей, не следовало выделяться среди равных: это было непочтением к сородичам и предкам.

Смолятич и Звяга рядом. Как полезли поганые, Звяга едва успевал сбивать их копьём со стены. Смолятич со вздохом, будто прощаясь, опускал бердыш на головы врагов. Он уже был легко ранен, но друг умело и быстро перевязал плечо. Появившийся воевода придал силы, заражая бодростью. Люди с большим рвением отражали натиск осаждавших, но делать это всё труднее и труднее. Кончились запасы разогретой смолы, стало некому варить кипяток, да и стрелы были на исходе.

Сквозь почти прогоревшую стену с южной стороны в городище ринулись степняки. Туда по приказу Ладима на помощь пошла воеводская дружина, однако через несколько часов от этих людей мало кто остался в живых. Натиск кочевников оказался настолько мощным, что многие из них прорвались к крайним избам, они же открыли ворота. И вот уже на улицах степная конница.

Печенеги со знанием дела гоняются за девками и молодыми бабами. Те истошно визжат, пытаются убежать, до срамного поднимают сарафаны да летники, но преследователи более проворны. Полон ловят арканами, связывают верёвками попарно.

А на стенах идёт борьба, но больше внизу. Отдельные очаги сопротивления кое-где пылают, но они не представляют опасности для кочевников. Те уже награбили, насытились, напились медов, романеи, фряжского; натешили своё грязное тело со славянками, от которых пахнет квасом и душистыми травами.

На своей одворице 14 14 Одворица (древнерус.) – пространство вокруг дома и дворовых построек. Вокша с отцом и пришедшим на помощь Некрасом дают отпор наседающим печенегам. Подростки неуверенно машут подобранными где-то кривыми саблями. Годин умело сражается с прибывающими кочевниками. Те смеются, скалят жёлтые и цинготные зубы. Они не хотят сразу умертвлять наглых россов. Некрас всхлипывает от усталости, боли и бессильной злобы. Годин ранен, но не сильно, его силы уже на исходе, а без отмщения уйти к жене не может. Дух её не простит, ежели не сумеет защитить двух мальцов. Малинка куда-то запропастилась. Видел ведь её, когда она лекарила воеводу и ратников, но после на том месте прорвавшиеся степняки бились насмерть с отступавшими ратниками.

Гордей, пробираясь к своей избе, узрел беду соседа, но не помог. Выглядывая из-за угла, смотрел, как Годин отдавал остатки сил, но никакого вреда поганым не приносил. Некрас лежал в луже крови с разрубленным черепом. Вокша сидел, прислонившись к бревенчатому забору – жив ли… сабля брошена поодаль в кровяной грязи. Кто-то из кочевников пустил – таки стрелу. Годин пошатнулся, приняв грудью оперённую вестницу смерти. Упал, как подкошенный, не столько ею, сколько немощью и болью. Лёжа боком, видел подошедших врагов, они незлобно пнули его, посмотрели на Вокшу, что-то лопотали возле Некраса, прошли в избу, но ничего не взяли. Видно, мальцов либо убили, либо не нашли. Хоть бы спаслись, сынки.

Гордей и не заметил, как был заарканен конным печенегом. Пленник не сопротивлялся, как бы подтверждая своей покорностью христианское непротивление злу, а понуро брёл, подстёгиваемый плёткой. И только одна мысль настойчиво терзала разум: кто теперь позаботится о сыне Пешке.

Вокшу не убили, просто оглушили саблей. С трудом поднявшись, он увидел мёртвого друга и тяжело раненого отца. Склонился над ним, положив на колени его голову, и вытер рукавом ему глаза. Годин открыл веки, чернеющие губы прошептали:

– Мальцов найди, если живы, Малинку сыщи, где запропала, может, повезёт. Ступай в Киев до дядьёв, они помогут. Малинка знает, как добираться. Меня брось.

Отец замолк, изо рта хлынула кровь, по телу прошла судорога, губы разжались, хватнули воздух, но сразу выдохнули его. Вокша рыдал как ребёнок, не скрывая слёз и душившего горя.

Григорий вошёл в тесноватую, но тёплую клеть, пристроенную к княжеским хоромам. Сняв с головы скуфью, монах отворил окно и глядел на двор, поросший обычным разнотравьем, по которому, квохча, бродили пёстрые куры. Где-то рядом, хлопая крыльями, сердился петух. Под застрехой беззаботно чирикали воробьи, чуть выше – ворковали голуби. Мирская суетность приятно успокаивала, принося отдохновение от духовных забот.

Отвернувшись от окна, узрел кипу свитков, взятых из монастыря. Внезапно воспоминания о прошлом повернули время вспять. Будто волнами память прибивала к берегу сознания пенные клочья мыслей.

И вот он уже не в клети своей на Руси, а снова в Византии, в Константинополе, Царьграде, как называли его славяне. Над ним душные сводчатые потолки библиотеки, в которой горами на полках лежали свитки пергамена, списки, даже несколько книг, обложенных лучшим сафьяном. Их, как протоспафарий 15 15 Протоспафарий (греч.) – главный библиотекарь. сказал по секрету, ему удалось достать лично для катепана 16 16 Катепан (греч.) – градоначальник . Однако его нотарий 17 17 Нотарий (греч.) – писец. как-то после лишней чарки хиосского изрёк совсем иное. Григория не интересовало, кто из императорских чиновников украл больше или меньше.