Карел Коваль - Моцарт в Праге. Том 1. Перевод Лидии Гончаровой

«Как это для меня?»

Пахта кивнул головой:

«Конечно. Кто обещал мне в первый же день по приезде в Прагу, написать специально для моей капеллы замечательные танцы?»

Моцарт всё понял. Вот что такое, этот просмотр картин, вот для чего надо было приехать заранее до обеда, чтобы… Спросил напрямую:

«Значит, я ваш узник, пан граф? И как надолго?»

«Это зависит от вас, милый Моцарт. Чем раньше напишете, тем быстрее будете на свободе».

Поклонился и ушёл. Моцарт остался в одиночестве. Поначалу почувствовал досаду. Ну не хочется ему сейчас работать. Подошёл к окну, любуется на Прагу. Сейчас он хорошо видит её снизу, а раньше всегда смотрел сверху. Какая же великолепная градация этих удивительных вековых архитектур. Их язык так могуч, что человек теряет дар речи и может только смотреть и смотреть в изумлении и покорности, как дитя.

На замёрзшей Влтаве играли малыши, строили все вместе снеговика. А старшие мальчишки катались вокруг и сооружали ему на голову венок, руки свои держали при этом возле рта, согревались, наверное, и были похожи на трубачей. Весёлые зимние забавы, размышлял Моцарт, так и побежал бы к ним сейчас помогать ставить снеговика.

Вот только мысль о чистой нотной бумаге всё время торчала в голове. Ещё немного помедлил, походил вокруг широкого барочного дубового стола и несколько раз проделал в пустоту поклоны, затем закружил с правой ноги танцевальными фигурами. Вдруг быстро подскочил к столу, намочил перо, и вот оно уже запело-заскрипело.

Страница за страницей были исписаны мелкими изящными, словно падающими, нотками. Не задумываясь. Прямо с бледного серьёзного лица посыпались цветочки на бумагу. Не слышал серебристого звука напольных часов, отбивших четверть, затем половину, три четверти. Было около двенадцати, когда он дописывал последнюю страницу; дописал и глубоко вздохнул, справился, победил-таки непримиримого врага.

Послышались удары с башни св. Вита. Прозвучал полдень. Двенадцать ударов. За ними заиграли звоны торжественные, низкие. Моцарту казалось, что город с каждым ударом становился всё ярче. Он уже стоял у окна и любовался красотой, детишками, они оставили своего снеговика на Влтаве и разбегаются по домам.

На сей раз Амадей не бросился к инструменту, как делал это в доме у Туна, и не стал сопровождать святовитские часы своим роскошным аккомпанементом. Его охватили воспоминания. В сплетении башен и башенок он нашёл красную луковку на куполе капеллы Тунова дворца.

Вспомнился первый день – приезд в Прагу, и всё, что было потом. Всё было радостно. Искренность и чистосердечие освещали эти дни в белой Праге, и каждый день, как лепесток душистой розы, тихо опадал от дуновения ветра.

Моцарт огляделся. Услышал шаги. Граф Пахта, хотя и прохаживался чрезвычайно тихо, но и тишайший шорох для тонкого слуха Амадея утаить невозможно. И во время разговоров, и в тихой задумчивости он слышит каждый звук и нередко переносит их затем в ноты.

Моцарт встал по стойке смирно и, смешно выпучив глаза, заголосил:

«Вольфганг Амадеус Моцарт, нынешний пленник графа Яна Пахты, позволяет себе доложить, что, находясь в заключении, только что закончил „Шесть танцев“ для капеллы милостивого пана, который стоит как раз прямо за дверью. Смею надеяться…»

Граф Пахта тут же вбежал, подскочил прямо к Моцарту, схватил его за обе руки:

«Маэстро, вы свободен. Хотя, будь моя воля, я держал бы вас всю жизнь. Кто вас узнал, полюбил, каждый хочет иметь что-то ваше на память. Не сердитесь на меня. В конце концов, вы ведь сами мне обещали».

Тут уже входят и пани графиня, и Констанция, и графы Канал, Ностиц, Шёнборн, и его любимый друг Франтишек Душек с графом Кинским, и все направляются прямо к столу. А там красуются страницы, только что написанные и ожидающие лишь музыкантов.

И Пахта удивляет своих дорогих гостей неожиданным сообщением:

«Сегодня вечером я устраиваю замечательный бал, где мы услышим эти самые танцы Моцарта и с удовольствием потанцуем. Я уверен, никто не устоит, и мы будем достойны нашего маэстро, который растанцевал целую Прагу своим милым «Фигаро».

Было весело на том незабываемом обеде в Пахтовом дворце на Анненской площади, пили и ели как в старые добрые времена короля Хольце, и чёрный кофе подавали уже, когда подошло время музыки, как раз в том музыкальном салоне, где отбывал заточение Моцарт.

Музыканты и радовались и волновались. Ну, ещё бы! Наконец-то и они представлены маэстро, гению с тончайшим слухом! Заметит малейшую шероховатость любого инструмента. Сыграли первый кусочек, робко смотрят в сторону Моцарта – и от сердца отлегло. Улыбается, аплодирует, несколько раз даже выкрикнул «Браво, браво!»

Дворец графа Пахты в тот день не собирался засыпать. Долго играли, долго танцевали. Танцы Моцарта и вправду всех подняли на ноги. Закружился в танце и сам маэстро с Констанцией, и тут танцующие незаметно исчезли, образовался круг, и все зааплодировали. Главная пара солировала. Констанция слегка смутилась, раскраснелась. Не привыкла быть в центре внимания.

Позже, уже ночью в карете, когда возвращались в Тунов дворец опять по Каменному мосту, она с гордостью вспоминала это своё соло, а Душек, который провожал их, подумал, что надо ковать железо, пока горячо. Он положил руку Моцарту на колено и ласково произнёс:

«Так что, Амадей, останешься у нас?»

– 1 —

В Ностицовом театре сегодня воздух был насыщен волнующим напряжением. Это было заметно каждому, пришедшему на представление. Виновницей была новая симфония Моцарта. Пришла вся музыкальная Прага.

Регент Святовитского хора Ян Кожелюх, Кухарж, Машек, Душек со своим молодым талантливым другом Витаскем, Канка, да и, собственно говоря, все регенты хоров Праги. Невозможно пропустить такое важное событие, как Европейская премьера новой симфонии.

Ложи заполнены, партер набит, галёрка переполнена.

«А что Моцарт будет играть, кроме той своей симфонии, которую он привёз нам из Вены?»

Седовласые головы в равной мере с молодыми в партере, ложах, на галёрке обсуждают, что здесь сегодня будет. Жаркие разговоры, споры между вокалистами, инструменталистами, студентами, просто поклонниками творчества Моцарта, общий эмоциональный подъём царили в зале, все понимали, что скоро сами смогут играть и петь эту музыку.

Как и все произведения Моцарта, она немедленно разлетится по всем чешским оркестрам, музыкальным домам, будут исполнять её с удовольствием, так как написана она была с особенной любовью к их восторженным сердцам.

«Ну что, Гельде?» – толкнул локтем Витасек друга-медика, страстного любителя музыки, – «как настроение?»