Карел Коваль - Моцарт в Праге. Том 2. Перевод Лидии Гончаровой

«Так что же, венцы твоим „Дон Жуаном“ не интересуются?»

«Хе-хе, – ухмыльнулся Моцарт, – они ждут приговора императора, который итальянская компания разнесёт по венским салонам, а у этих господ, скажу я тебе, на языке мёд, а в сердце яд».

Душек чувствовал, не стоит приставать к Моцарту с дальнейшими расспросами. Он заметил, как грустно опустились у друга уголки рта. Но вот маэстро допил кофе и неспешно повёл рассказ, историю «Дон Жуана» в Вене:

«Это была комедия достойная пера Мольера. Та придворная итальянская армия применяет замечательную тактику. Сначала они всё похвалят, но как только ты начинаешь поднимать голову, вставляют палки в колёса, и ты не заметишь, как уже лежишь на полу распростёртый.

Правда, император загорелся «Дон Жуаном», когда ему рассказал об опере Да Понте, но всемогущий Сальери именно в это время постарался приготовить свою новую оперу «Аксур», и я понял, что у меня начнутся проблемы, ведь Сальери большой мастер строить препятствия.

В те дни давали «L`amore costante» Чимарозы, опера не имела успеха, и это играло на руку Сальери, как говорится, лило воду на его мельницу. Так быстренько сделалось, что его «Аксур», как «freispectakel», пошёл с большой роскошной и чрезвычайной рекламой, разумеется, с императорским присутствием. И ты знаешь, что публика всегда оглядывается на Его Величество.

Когда хорошо аплодирует он, публика старается ещё больше, а император аплодировал и благодарил Сальери, о чём тот раззвонил по всей Вене. Дескать, Его Величество полюбил «Аксура». Тебе должно быть ясно, что мне пришлось ждать с премьерой «Дон Жуана», надо было дать Сальери время хорошенько и как следует обсосать свою кость.

Моя партитура была уже расписана, я начал разучивать партии с певцами, но с датой постановки оперы не спешили. Певцы кривили физиономии, я чувствовал, что приближаются бои. Ты знаешь итальянских примадонн. Сальери повязан с ними одной верёвкой – заговором против меня.

Первой пришла Кавальери, донна Эльвира. Она недовольна своей партией. Так и заявила, чтобы я написал для неё новую большую арию. Что мне было делать? – Написал. А назавтра пришёл дон Оттавио, синьор Морелла, тоже недоволен, нужна другая ария.

Следом прискакали Церлинка с Лепорелло, им нужно что-нибудь, чтобы хватало венцев за сердце, и ещё новый дуэт, чтобы все были довольны.

И это ещё не всё, Франтишек. Пришлось ещё кое-что изменить: сократить финальный секстет. И это разозлило меня больше всего. Видишь, на что я только ни пошёл, чтобы довести «Дон Жуана» до исполнения на подмостках Вены.

А император, распорядившись не откладывать премьеру, сам отправился на войну с турками, и я остался один на один с неприятелями-невидимками».

«Что же, император вообще не слышал „Дон Жуана“?»

«Услышал, но только в декабре. Премьера состоялась седьмого мая, когда Его Величество был на войне. Вернулся в Вену он пятого декабря, замученный малярией и кашлем, но всё же через десять дней высказал пожелание послушать „Дон Жуана“, и случилось это пятнадцатого декабря»

«И что сказал?»

«Он вообще со мной не говорил».

«Как это?»

«Я не хотел его беспокоить, так как видел, ему очень плохо, а то, что он сказал про оперу, мне доложили».

«Кто и что говорил?»

«Вездесущий Да Понте передал мне слова императора. Вот дословно, такую критику не забудешь: «Опера божественная, скорее всего даже красивее, чем «Фигаро», но эта пища не по зубам моим венцам». – Моцарт засмеялся:

«Я чувствовал, что он и сам вряд ли смог её проглотить, ведь он не ходил на репетиции, как это было с „Фигаро“, когда он помогал мне воевать с итальянцами».

«И что ты ответил на императорскую критику?»

«Что венцам надо дать время вырастить зубы. Я знал, что Да Понте повторит мои слова во всех салонах, и что их в хорошей сервировке подадут Его Величеству».

«И что же, донесли?»

«Конечно, будто ты не знаешь Вену. Я тогда понял, по «Дон Жуану» случился простой отзвон. Играли его пятнадцатого декабря 1788 года, после критики императора и моего высказывания опера просто исчезла в преисподне.

Чёрт, наверно, его взял, моего «Дон Жуана», хотя понятно, это был Сальери с его итальянскими примадоннами. Сегодня уже десятое апреля 1789-го».

Напольные часы прозвонили два раза, половина четвёртого.

Душек вскочил стремительно:

«Прости, Амадей, я должен уходить, меня в четыре ждут у графини Кинской».

«И ты прости, Франтишек, что я тебя так долго задержал, это всё „Дон Жуан“. Мне хотелось бы повидать Гвардасони, поеду с тобой, если ты не против, подвези меня».

«Доставишь мне превеликое удовольствие».

Попрощавшись с шёнборнским обществом, друзья покинули дворец и уселись в карету.

«Конечно, хотелось бы повидать Канала и Пахту, но я не уверен, что застану их дома. Когда они узнают, что я приезжал, передай им привет, и чтоб не сердились».

«Обязательно передам. Оба они имеют слабость к тебе, и им будет приятно получить твой привет. А какие планы на вечер?»

«Встречаюсь с князем Лихновским в шесть».

«Может, придёте к нам на ужин? Пригласи князя от моего имени, скажи, что почту за большую честь принять его. Будут Кухарж с Праупнером, приятно проведём время. Вы когда отъезжаете?»

«Князь говорил, часов в девять».

«Ну, так приходите к половине седьмого, от „Единорога“ к нам два шага. В карете это займёт две минуты. И прямо от нас двинетесь на Драждьяны. Предложи ему это, Амадей, пожалуйста, ладно?»

– 5 —

Экипаж остановился возле дворца графа Канала. Моцарт выскочил из кареты, пообещал, что вечером, наверно, придёт с Лихновским. У входа на посту с важным видом дежурил привратник. Напрасно Амадей поспешил отпустить карету Франтишка, графа не было дома. Взял извозчика, поехал к Пахте.

Подъезжая к Анненской площади, вспомнил тот яркий зимний день, когда ему пришлось сочинять шесть танцев, будучи узником графа Пахты. Милые весёлые дни! А графа Пахты тоже нет дома. Тогда наверх, к Гвардасони.

Снова поймал свободные дрожки:

«К Ностицову театру!»

Кони радостно неслись по весенней улице, подул ветерок, и снова пахнуло фиалками. Моцарт смотрел по сторонам и, улыбаясь, молча приветствовал знакомые места, как мальчишка, возвратившийся в любимый край после долгой разлуки.

Дрожки остановились возле театра. Расплатившись с кучером, Амадей оказался лицом к лицу с изумлённым Зимой. Старый служака щёлкнул каблуками, как перед генералом:

«Пан Моцарт, вы здесь, в Праге?», – Блаженная улыбка разлилась по лицу старика, когда рука маэстро погрузилась в его медвежью лапу, – «Но пана импресарио, извините, нет в театре.

Сейчас Пасха, как изволите знать, мы не играем. Но пан директор живёт здесь рядом, у Каролина, я вас туда отведу». – И уже кричит помощнику, чтобы подменил его пока в привратницкой. По дороге Зима ласково и серьёзно докладывал: