Мэри Брахт - Белая хризантема

– Но ты с нею согласна, – ответила Эми.

– Вовсе нет, – возразила подруга. Она подтянула свою зеленую сеть, и раковины чуть громыхнули.

– Ничего особенного не произошло. Я понимаю, что это глупо, но мне совестно ловить этого осьминога. Он мне как старый товарищ.

– Ага, друг-старикашка! – рассмеялась Чин Хи и едва не захлебнулась. Она брызнула в Эми и затрясла головой.

Они нырнули вдвоем и возобновили поиски.

Наполнив сеть на четверть, Эми поднялась на поверхность, чтобы дать легким отдых. Сегодня они работали тяжеловато, да и плавалось труднее обычного. В голове стоял туман. Чин Хи тут же возникла рядом:

– Все в порядке?

С минуту Эми изучала небо, посмотрела на взошедшее солнце. Скоро оно поднимется высоко, и море заполнят рыбаки на своих моторках. Голос в голове помалкивал. Слышался лишь плеск волн, нестройные сумбисори [3] Особый звук, который издают хэнё во время кратковременного отдыха между погружениями. Это специальная техника восстанавливающего дыхания, которая позволяет быстрее очистить легкие от углекислого газа и наполнить их кислородом. подруг, выдыхавших остатки воздуха при каждом подъеме на поверхность, да галдеж морских птиц в небе. Эми перехватила взгляд подруги.

– Скоро уже ехать? – спросила Чин Хи.

– Да. Отнесешь мой улов на рынок?

– Конечно. Удачи. – Подруга коротко салютнула. Эми кивнула и поплыла к берегу. Она скользила в воде, радуясь дару, который передала ей мать. Кажется, что прошла тысяча лет с тех пор, как она училась нырять. Эми поспешно отогнала воспоминания. Она выбралась из воды и отправилась в утомительный путь до лачуги. На суше ее плоть тяжким бременем навалилась на хрупкие кости. Эми споткнулась, чуть не упала и долго стояла, приходя в себя.

С моря наплывала пасмурная дымка, и мир погружался в серость. Эми чувствовала груз всех своих лет, да еще десяток сверху. Каждый шажок сопровождался короткой остановкой, чтобы подтянуть левую ногу. Нащупывая путь среди камней, она сравнивала себя с синим крабом, ковыляющим по морскому дну. Перед каждым шагом Эми тщательно выглядывала место, куда поставить ногу. И все-таки она не краб и нынче не достанется старому осьминогу. Сегодня ей предстоит дальняя дорога, и время не на ее стороне.

Остров Чеджу, лето 1943

Японские солдаты загнали Хану и еще четырех девушек в кузов грузовика. У двух девушек разбиты лица. Очевидно, сопротивлялись. От потрясения и страха девушки молчали. Хана поглядывала на спутниц, гадая, знакомы ли они, – может, виделись на рынке. Три девушки были старше ее, две – на пару лет, а третья намного, четвертая же была явно младше. Она напоминала Эми, и Хана ухватилась за эту мысль. Девочка попала в грузовик, потому что у нее нет старшей сестры, потому что некому было защитить ее. Хана мысленно посылала ей слова утешения, по щекам девочки безостановочно текли слезы. Плакала она беззвучно – не хотела, чтобы солдаты заметили ее отчаяние.

Когда солнце село за крыши, грузовик подъехал к полицейскому участку. Кое у кого из девушек вспыхнули надеждой глаза. Хана посмотрела на здание и прищурилась. Здесь им никто не поможет.

Четыре года назад ее дядю отправили воевать против китайцев за японского императора. Его приписали именно к этому полицейскому участку. Корейцы редко занимали государственные должности, а если кто и попадал на чиновничью службу, то сплошь предатели, коллаборационисты, японские прихвостни. Дядю заставили сражаться за страну, которую он презирал.

– Если нас не уморят голодом, то перебьют на поле боя. Его посылают на смерть! Ты слышишь? Они убьют твоего младшего брата! – кричала мать на отца, когда узнала, что дядю отправляют в Китай.

– Не волнуйся, я за себя постою, – отвечал дядя, ероша Хане волосы. Эми он ущипнул за щеку и улыбнулся.

Мать замотала головой, гнев исходил от нее, как пар от кипящего чайника.

– Ты не умеешь за себя постоять! Тебя и мужчиной еще не назвать! Не женат. Детей нет. Ты мальчишка! Нас истребят на этой войне. В стране не останется ни одного корейца!

– Хватит, – произнес отец Ханы так тихо, что все тут же умолкли.

Он со значением посмотрел на Хану с сестрой. Мать вызывающе стояла перед ним, явно желая добавить очередное хлесткое слово, но проследила за его взглядом. Лицо ее сморщилось, она осела на пол, обхватила себя руками и, стоя на коленях, принялась раскачиваться взад и вперед.

Хана ни разу не видела ее такой. Мать всегда была сильной и уверенной в себе. Хана даже назвала бы ее твердой, как тверда омываемая океаном скала – гладкая, если потрогать, но нерушимая. Однако в тот день мать обратилась в беспомощную маленькую девочку. Хана испуганно схватила руку сестры.

Отец сел рядом и обнял мать. Так они и сидели, обнявшись, раскачиваясь вместе, пока мать не посмотрела на отца и не произнесла слова, которых Хана никогда не забудет.

– Кого они заберут, когда его не станет?

Дядя ушел в полицейский участок, забросив за плечо вещмешок со сменой одежды и едой, заботливо собранный материнскими руками. А через месяц они получили похоронку.

Хана помнила его молодое лицо. Он умер в девятнадцать лет. Ей, двенадцатилетней, он казался совсем взрослым, потому что был намного выше и говорил басом. Теперь-то она понимает, что он и вправду был мальчишкой, слишком молод для смерти. И наверняка испытывал тот же ужас, что и она сейчас. Страх пульсировал в теле. Страх перед неведомым будущим. Страх больше не увидеть родителей. Страх за сестру, которая останется в море одна. Страх перед смертью на чужбине. Японская армия прислала домой дядин меч – японский, и отец зашвырнул его в море.

Сидя в грузовике у полицейского участка, Хана понимала, почему мать так горевала из-за дядиного ухода. Ей не хотелось думать, что теперь ее черед отправляться на императорскую войну, а мать будет снова беспомощно раскачиваться на полу.

– На выход, – скомандовал солдат, опуская борт кузова.

Он завел девушек в участок. Хана старалась держаться не первой и не последней. Как в стае рыб, она надеялась, что в середке ее не достанут хищники. В участке стояла тишина. Хана никак не могла усмирить дрожь. Волосы были еще мокрые от морской воды, а купальный костюм не особенно прикрывал тело. Она обхватила себя руками и старалась не лязгать зубами. Ее не должны слышать, тогда, может, и не увидят.

Сержант за стойкой окинул девушек взглядом и кивнул солдату. Это было кореец, коллаборационист, изменник. Он им не поможет. Погасла последняя искра надежды. Дежурный сержант велел девушкам записать имена и фамилии в журнал, указать возраст и род занятий родителей. Хана уже солгала на берегу, назвавшись сиротой, и теперь не знала, как поддержать ложь.