Евгений Погребов - В прорыв идут штрафные батальоны

– Трое суток ареста. За нарушение воинской дисциплины и порядка. А махорку верни на круг.

Белобрысый, не отводя от Колычева сузившихся, с непередаваемой наглинкой глаз, сделал знак за спиной. Из глубины тотчас показался передаваемый по цепочке наполовину опорожненный кисет.

– Ты чё, ротный! Крыша едет?..

– Пять суток ареста, – спокойно, но твердо добавил Павел, демонстрируя готовность наращивать счет.

Белобрысый задохнулся от приступа бессильной ярости, но предпочел вспомнить уставной порядок.

– Есть пять суток ареста. Но… – встретив холодную непреклонность Павла, сник. Сподобился отдать честь, приложившись пятерней к пустой голове.

– Сильна новая метла, даром что своя, – раздался за спиной чей-то знакомый басовитый возглас. – Смотри, как бы не обломалась…

– Кто сказал?

– Ну, я, – спрыгивая с нар в проход, представился все тот же невысокий чернявый штрафник в немецких широкораструбных сапогах.

– Фамилия?

– Конышев.

– Кличка?

– Кныш.

– Трое суток ареста. За нарушение воинской дисциплины и порядка.

Штрафник злобно сверкнул глазами, но «нарываться на комплимент» не стал.

– Командир взвода Сахно! – повыся голос, приказал Павел. – Распорядитесь об отправке штрафников Штырова и Конышева на батальонную гауптвахту. Об исполнении доложить лично.

В последующие сорок минут Павел ознакомил людей с последней сводкой Совинформбюро, положением в батальоне, обрисовал задачи роты и взвода на ближайшие дни. Но итогом общения остался неудовлетворен. Не удалось, как хотелось, вызвать в штрафниках ответного отклика и интереса. Все его попытки разговорить, приблизить к себе аудиторию наталкивались на безучастное внимание, с которым обычно отбывают время на заорганизованных собраниях и мероприятиях с обязательным, принудительным присутствием.

«Твое дело говорить, наше – слушать», – читалось на лицах солдат. Не более того.

Попрощавшись, Павел задержал шаг около крайнего штрафника, которому передавал кисет с махоркой.

– Как фамилия, солдат?

– Кузнецов. Александр.

– Выйдем-ка на улицу, потолкуем.

Прихватив шинель, солдат вышел за ним следом.

Павел предложил ему сигарету, закурил сам.

– Вольная жизнь у блатных во взводе?

– Жируют, сволочи, – мрачно подтвердил солдат. – И на кухне у них блат, вся гуща им достается, и по ночам где-то шастают. Все время чего-то делят, прячут, грызутся…

– А Сахно что?

– Сахно им не препятствует, они у него в дружках ходят, – говоря так, солдат опасливо посматривал на вход в землянку. И эта опаска больше, чем слова, убедила Павла в том, что обстановка во взводе еще тревожней, чем он предполагал. Во взводе, похоже, как на зоне, верховодили уголовники.

Павел намеревался расспросить солдата подробнее, но одеяло на дверном проеме заколыхалось, поползло в сторону. На ступеньках появился разгоряченный Сахно.

– Зря драконишь, ротный! Только людей против себя восстанавливаешь… Чё ты взъелся-то? Нормальные мужики. Урки, правда. Ну, так они все такие, с заскоками.

– Порядок во взводе должен быть, а у тебя – шалман.

– Да брось ты… Расслабились слегка мужики, по погоде. А так… В бою себя не хуже других показали. Службу знают.

– Не знают и знать не хотят. Сами по себе гуляют, как на зоне.

– Хочешь сказать – у тебя они другие? По струнке, что ли, ходят?

– По-разному ходят, – не стал отрицать Павел. – Но и получают по заслугам. А у тебя я этого не вижу.

– Да говорю же… погода. Расслабились слегка.

– Не в погоде дело – в тебе! Здесь не лагерь, и ты не лагерный начальник, чтобы с ворами цацкаться. Ты – командир Красной Армии, и порядки во взводе должны быть воинские, уставные, а не лагерные, где непонятно бывает, кто под кем на самом деле ходит: воры под начальником или начальник под ворами.

– Не понял. Я в лагерях не сидел и порядков лагерных не знаю. Что ты вообще этим хочешь сказать?

– Тут и говорить нечего. Если у командира общий стол с ворами – значит, нет для них ни командира, ни дисциплины.

– Ерунда! Если что – прижму хвост, никуда не денутся.

– Не прижмешь, Сахно. Если поведешься у них на поводу, а ты, я вижу, уже ведешься, – тебя прижмут, а не ты их. Не знаешь ты урок, не обольщайся. Им только покажи шею, а хомут они мигом накинут. Чует мое сердце – подведут они нас под монастырь. И тебя, и меня.

– До сих пор не подводили и в бою за чужими спинами не прятались…

«Менять нужно Сахно», – размышлял Павел, направляясь в четвертый взвод к Ведищеву. Теперь у него не оставалось никаких сомнений: Сахно повязан услугами блатняков. Расстались они не по-доброму, ни тот, ни другой обвинений противной стороны не принял. Разошлись непримиренными, пообещав друг другу на повышенных тонах «посмотреть, что дальше будет».

После обеда, пристроившись за столом, занялся изучением представленных взводными списков личного состава. Начал с первого взвода.

У Сахно в графе «краткая характеристика» не нашлось ни одного отрицательного, неблагожелательного отзыва. Против каждой фамилии значилось одно-двухсловное заключение без намека на какую-либо претензию. Ни одной паршивой овцы. Прямо-таки образцово-показательный взвод.

Самая нелестная оценка, на какую сподобился взводный, – «сойдет». Даже своего прихлебателя Сюксяя удостоил солдатской доблестью: в бою надежный. Хотя Веселов, Павел знал это доподлинно, принимал участие всего в одном боевом эпизоде. Остальное время отсиживался в землянке, караульным при вещмешках и шинелях.

Не утрудил себя Яков Петрович ни должностной обязанностью, ни объективностью суждений. Бумага для отмазки. Ни с кем из подчиненных отношения портить не захотел и, надо полагать, не в последнюю очередь – в пику ротному.

Павел предполагал, что часть характеристик будет именно такой: набором принятых, расхожих формулировок, приблизительных и обтекаемых. Но чтобы все без исключения? Лишь одну строку, против своей фамилии, оставил взводный незаполненной. На усмотрение Колычева: мол, думай что хочешь, а я себя знаю.

У Грохотова наоборот. Ни одного стоящего солдата во взводе не оказалось. Все с недостатками и родимыми пятнами: «трусоват», «морально неустойчив», «ни то ни се», «паникер», «вор и мерзавец», «тварь конченая», «бандюга и смертоубивец»… Только о себе написал целой, едва вместившейся в отведенную строку фразой: «готов честно выполнить любой приказ».

«В тебе-то я не сомневаюсь, гражданин Грохотов, – сказал вслух Павел, представив набычившегося Грохотова, выводившего с нажимом эти слова на бумаге. – А вот как быть с остальными?» И побежал глазами сверху вниз по графе характеристик, останавливаясь на самых-самых.