Николай Щербаков - Северная ведьма. Книга вторая. Наследие

– Да. И что из этого следует?

– А почему ты с промысловиков ушел?

– О-о. Еще один следователь на мою голову. Что ты меня пытаешь? Ты вот философ, да? А я прагматик. Мне надо на транспорте ходить – и я хожу. Надо будет на ледоколе идти – пойду. Если мне, – он сделал ударение на слове «мне», – это надо будет. Сечешь? Я этому учился. В моря ходить. Сечешь? Раз уж ты так вопрос ставишь, то это я тебя могу спросить. А что это ты на промысловиках не ходишь? Чтобы буксир по порту гонять, не обязательно мореходку заканчивать надо было. А? Ты уж извини, сам напросился.

– Под дых бьешь? Не выйдет, – Игорь усмехнулся, – то, что у меня судьба с морем не складывается, я уже давно понял. И у меня никаких комплексов по этому поводу нет. Не моё это. Я вот губой трости коснусь, и с первым звуком, – Игорь руками показал, как он кларнет держит, – все вокруг меня пропадает. Все, кроме звука. Нет, я это тебе словами не передам.

– Какой трости? – Сергей поморщился, – что за трость ты губами трогаешь?

– А-а, ты не поймешь, – махнул рукой. Это устройство в мундштуке. Ладно, я что хотел сказать. Исполнять музыку тоже можно за деньги. Что я здесь, собственно, и делаю. Но вот у меня бывает так, что инструмент несколько дней в руки мне не попадает, и я готов заплатить, только добраться до него и …, ты так смотришь, что пропадает желание говорить об этом.

Сергей, молча, налил себе пол рюмки, выпил и, не закусывая, закурил. Помолчали.

– Нет. Я хренею от вас. У меня такой же…, или почти такой же разговор с Витюней был. Понял, да? С Морозом. Давно уже. И вспомнил я только потому, что ты сейчас говоришь. Он так же, как ты о своей музыке, о море говорил. Ну, может не совсем так же, но с таким же пафосом. Море для него – все! А мне, такому вот простому, кажется, что вы просто по натуре люди восторженные. Как дети, одним словом. Я не осуждаю. Просто я не так живу. Я живу приземленно. У меня есть семья, есть дети, я хочу хорошо, с достатком жить, хочу, чтобы у меня жена не в чем себе не отказывала, чтобы дети в люди вышли. А для этого надо вкалывать. Сечешь? Вка-лы-вать. А вы – инструме-ент, музыку поиграть.

Игорь усмехнулся.

– Да нет, Серега. Я повторюсь. Это ты пацан. Мальчишка. Смеешься? Ты как тот ребенок, которому чем больше игрушек, тем лучше. И края этому нет. Ты вот задумайся, не торопись спорить со мной. Вот у тебя с Татьяной сейчас есть планы? Чего бы вы хотели. Есть? И вы их через год, два достигните. Вы что, остановитесь? Нет. У вас за этот год новый план вырастет. Еще более грандиозный. И вы попрете к нему. И чем дальше, тем менее щепетильными вы будете в выборе способов достигнуть желаемого. Я ведь сейчас ничего нового не сказал. Это в любом учебнике политэкономии написано. Говоришь, что приземленно живешь? Вкалываешь? Ну и что? Не скучно?

– Разочарую тебя. Не скучно. Но опасно.

Сергей вылил остатки водки в стопку и выпил. На этот раз взялся за вилку и ближе подвинул тарелку.

– Я уже тебе не предлагаю. А насчет скучно. Знаешь что – скучно? Скучно с трезвым собеседником в ресторане сидеть. Ты, братан, такую галиматью несешь, что действительно скучно. Не, Игорек, ты только не обижайся, я дружески.

– А почему опасно? Ты ведь сказал, что опасно?

– А это неинтересная тема. Я для красного словца сказал. А вообще…, я, действительно, частенько заграницей бываю. Я надеюсь, с тобой можно откровенно разговаривать? Не побежишь в органы стучать?

Игорь сделал шутливо возмущенное лицо.

– И с людьми я там общаюсь. И по работе, и просто, дружески. Так вот, то, что ты мне сейчас говорил, там бы восприняли, как чушь собачью. Понял? Люди открыто живут богато, понимаешь? Они не скрывают, что хотят иметь много денег, дома, машины.

– Я это и без твоего откровения знаю, Серега, к чему ты мне это говоришь?

– А к тому, что живут они при этом – интересно!

– Все?

– Практически все.

– Это они тебе говорили?

– Что?

– Что им это интересно.

– Я это сам вижу.

– Ты видишь то, что хочешь. И круг твоих знакомых не так широк, чтобы делать выводы. Ты меня никогда не убедишь, что непрерывно стремиться зарабатывать деньги, это интересное занятие.

– Деньги, вернее большие деньги, позволяют тебе быть максимально свободным. Естественно, это у них. У нас большие деньги иметь не позволено. Да. И эти деньги позволяют им жить интересно. Вот и вся политэкономия.

– А ты действительно насквозь пропитался духом загнивающего капитализма, – Игорь искренне рассмеялся, – ты так убедительно пропагандируешь западный образ жизни, что почти убедил меня.

– Ты не мог бы не кричать? Как будто не пил, а орешь, как ненормальный.

Сергей скосил глаза на сидящих за соседними столами. Хотя народ вокруг самозабвенно выпивал и закусывал, и никто в сторону их столика даже не глядел.

– И когда ты со своим оркестром будешь публику ублажать?

– Да уже минут через сорок. Так что я, извини, откланяюсь.

– Сделай милость. А я, пожалуй, еще посижу. И тебя послушаю. Представляешь, я раньше и не замечал, что в «Арктике» оркестр играет.

– Ты, наверно, сюда в основном днем заглядывал?

– Да, ты прав. Некогда. Я ведь тебе говорил, что вкалывать надо. Чтобы фартовым быть. У меня, как ты знаешь двое взрослых детей. Дочку замуж надо будет отдавать, сыну подъемные организовать, чтобы с нуля, как отец не начинал. Вот тебе и планы. А ты говоришь. Кстати, а как твой парень?

– Тимофей?

– Ну да. Извини, я забыл, как его звать.

– Тимофей у меня молодец. Закончил мединститут и работает в деревне, под Москвой. Участковым врачем. Но пишет, что работает над какой-то темой. Защищаться собирается. Умница он у нас.

– Я так и не понял, а почему вы с Ниной своего ребенка не завели? Тимофей ведь её сын?

– Ну да. Её. Своего? – Игорь помолчал, оглянулся, его как будто позвали, – Нина не захотела. Ничего страшного, нам и Тимоши хватает. А там внуки пойдут, – рассмеялся.

Друзья еще минут пять поговорили и Игорь ушел в служебный вход, куда уходили официанты. Когда он с оркестром вышел на сцену, Сергея за столиком уже не было.

Виктор с Натальей возвращались в Ленинград. До Ростова-на-Дону решили ехать автобусом. На подъезде к Ростову пошел мокрый снег и вскоре залепил окна автобуса так, что ничего видно не было. Только впереди у водителя со скрипом елозил по стеклу дворник, и в треугольнике лобового стекла черная колея дороги упиралась в белое марево неба. Когда вышли из автобуса, снег шел уже сплошной стеной, снегопад превратил город в белую с серыми пятнами панораму. Привокзальная площадь и ближайшие дома перечеркивали белые, колышущиеся полосы тяжело падающего непрерывными потоками снега. Ни снующие у входа в вокзал люди, ни отъезжающие и подъезжающие автомобили еще не растолкли, не испачкали снежного покрывала и город явился вышедшим из автобуса в белоснежной чистоте.