Гордон Олпорт - Становление личности. Избранные труды

Во всех других аспектах они различаются. Юмор полагается на ви́дение несоответствия в событиях, религия видит высшее соответствие. Так как переживания вряд ли могут в одно и то же время рассматриваться как важные и как тривиальные, следовательно, мы не можем одновременно что-то осмеивать и почитать. Мы можем и шутить и молиться по поводу одних и тех же тревожащих жизненных событий, но не в одно и то же время.

От превращения в циника (этим рискует радикальный юморист) религиозного человека удерживает убеждение, что на свете есть нечто более важное, чем смех, то есть признание того факта, что и смеющийся, и сам смех имеют свое место в системе вещей. Когда принимается этот важный момент, остается еще много места для шуток. Действительно, можно привести аргумент в пользу превосходного чувства юмора религиозного человека, решившего раз и навсегда: такие-то вещи священны и обладают крайней ценностью, а ко всему остальному нет нужды относиться всерьез. Он может видеть, что многие происшествия смехотворны, что мужчины и женщины, включая его самого, предаются забавному тщеславию, как актеры в театре. В их выходах на сцену и уходах со сцены для него ничто не имеет значения, если не касаться вопроса их конечной ценности в системе вещей.

За пределами досягаемости юмора находится только сердцевина и цель религиозного мировоззрения. Человеческие слабости, связанные с религиозным намерением, могут стать источниками развлечения (например, неуместные эпизоды в церкви). Но такое несоответствие не влияет на приоритет «высшей задачи».

Религия всегда включает нечто большее, чем то, что может быть доступно когнитивным процессам человека, тем не менее, она, как проявление целостного Я , не исключает и рациональное мышление. Всякая вера (религиозная или нет) – это такая область, где знание не является решающим фактором, хотя и используется. То, что все люди живут верой, – трюизм, ибо человек никогда не знает точно, а лишь верит, что его ценности – сто́ящая вещь. Религиозная вера отличается от какой-либо другой веры главным образом всеобъемлющим характером. Это означает: человек, владеющий знанием, обнаружит, что универсум как целое, факты существования, озадачивающее столкновение добра и зла, – все связано и имеет смысл. Из содержания религиозной веры человек берет то, что для него лучше (с рациональной точки зрения) «подходит». Зрелая (внутренняя) религия – это полная и всеохватывающая теория жизни, но это не та теория, которая может быть доказана во всех деталях.

Здесь мы должны отвергнуть точку зрения, что все религиозные импульсы в жизни инфантильны, регрессивны и связаны с бегством. Но такая «внешняя» религия, несомненно, существует. Не можем мы принять и точку зрения, что религия институциональная и ортодоксальная – это всегда детское подчинение авторитету и, следовательно, показатель незрелости. Многие мыслящие люди находят исторические традиционные формы религии «лучше подходящими» их собственным поискам смысла и всеобъемлемости. И поэтому даже ортодоксальная религия может отражать нечто большее, чем детский благоговейный страх и привычку, она может отражать тщательно выбранную, зрелую и продуктивную философию жизни.

Но мы не должны делать и обратную ошибку, допуская, что религия – единственное объединяющее чувство. Это, может быть, логично, так как она стремится включить все, что лежит внутри и вне опыта, и идеально подходит для роли «единого начала». Но фактом остается и то, что многие люди находят высокую степень объединения в других направлениях.

Таким образом, мы не можем указать, насколько широко распространено всеобъемлющее религиозное чувство в качестве объединяющей философии жизни. Однако есть свидетельства, что через одно-два десятилетия после окончания колледжа люди становятся более религиозны, чем тогда, когда были студентами [516] . Оказывается, что поиск религиозного смысла усиливается с возрастом.

Зрелая совесть.Джон Дьюи сказал, что совесть – это то, что принимается как имеющее законную власть в управлении поведением. Если совесть человека осуществляет всеобъемлющее руководство всем (или почти всем) его поведением, она, очевидно, может быть названа объединяющей силой. Принятие ответственности – экзистенциалистский идеал зрелости, а долг и ответственность – цементирующий фактор в жизни многих, не обладающих выраженной философией.

В главе 6 мы проследили эволюцию совести. Она проходит через много стадий. А люди так устроены, что не только испытывают определенную любовь и нелюбовь, но также любят и не любят себя за свою любовь и нелюбовь к определенным вещам и за совершение определенных действий. Таким образом, совесть – универсальное достояние человека (исключение составляют немногие, отличающиеся моральной тупостью и поэтому называемые психопатами ). Но существует большая разница между племенной или фрагментарной детской совестью и зрелой совестью.

Зрелый человек обладает относительно ясным Я -образом, посредством которого он может вообразить, каким он хочет быть и что обязан делать в качестве уникального индивида, а не просто члена племени или ребенка своих родителей. Фактически он говорит себе: «Я обязан делать все, что могу, чтобы стать тем человеком, каким я уже являюсь отчасти, но надеюсь быть полностью». Такая совесть – не послушное детское «должен», она меньше обеспокоена специфическими и несвязанными заповедями, которые заучивает маленький ребенок. Она не задавлена мелкими ошибками и грехами и не смешивает культурные обычаи с базовой личной нравственностью, хотя, конечно, человек принимает отдельные стандарты своей культуры, которые выбирает как соответствующие своему Я -идеалу.

Далее, совесть может быть или не быть религиозно окрашенной. Конечно, она будет иметь этот оттенок, если ее владелец в каком-то смысле религиозный человек. Утилитарной, внешней религиозности будет сопутствовать отрывочная и непоследовательная совесть, охотно успокаиваемая самооправданием или, быть может, невротически преследуемая специфическими переживаниями вины. Напротив, внутренне зрелое религиозное чувство сопровождается зрелой совестью, которой свойственна цельность.