Екатерина Мурашова - Должно ли детство быть счастливым?

— Мама, здравствуй, я приехал домой, — сказал он и прошел мимо нее в свою комнату.

С тех пор он из нее практически не выходит.

— Он принимает лекарства?

— Не знаю. Я ему их покупаю и даю.

— А что же он делает целыми днями?

— Работает. Часов по девятнадцать-двадцать в день. Он очень мало спит, а ест за работой. Он говорит, что ищет формулу музыки.

— Что?!

— Он говорит, что музыка лежит в основе мира. Еще Пифагор это знал. Но тогда не было способов, технологий. А сейчас уже расшифровали геном человека, и поэтому пора. Геном, следующий этаж — музыка, это более глубоко. Нужно найти формулу, пока люди не наломали дров на верхних этажах, не зная, что в основе, и не погибли. Музыкой зашифрован сам мир, и это уже можно постичь и использовать, потому что настало время. Нужен только инструмент. А когда он будет, тогда космические перемещения и всякие изменения человека, биосферы, пространства, времени, регулировки — все возможно. Но это уже потом. А его задача — инструмент, отмычка в каком-то смысле… Может быть, все и не так, но я не могу лучше вам объяснить.

«Очень высокоспециализированный бред», — подумала я, но вслух ничего не сказала. Что она, сама не понимает, что ли?

— Но есть же этот Перельман, в конце концов, — сказала Тамара. — Что-то же он там реально открыл…

«Думаю, что его матери от этого не легче», — подумала я, а вслух сказала:

— Открыл, да. А Илья совсем ни с кем не общается?

— Общается. По интернету. Довольно много. С кем-то там консультируется, когда не понимает чего-то, у него же никакого музыкального образования-то нет. Иногда ему два его однокурсника по «Скайпу» звонят (один из Москвы, один из Калифорнии) и еще один, с которым он работал. Он им рассказывает, как у него дела продвигаются, они его ободряют, я слышу.

— Это хорошо, — сказала я. А что еще я могла сказать?!

— Спасибо вам, — сказала Тамара. — Поговорила вот, и вроде легче чуть-чуть. Вы ведь не испугались этого всего? Подумали: тоже жизнь?

— Ничуточки не испугалась, — грустно подтвердила я. — Наука умеет много гитик.

— Вот и пойду теперь жить дальше. А это вам на память, — она протянула мне дешевую флешку, какие иногда дают на сдачу в больших универмагах.

— Что это? — удивилась я.

— Какая-то часть его формулы…

— Простите, но я же ничего не понимаю в формулах!

— Там музыка.

— А. Но у меня айпад, я не смогу сейчас вставить и послушать.

— Ничего, дома послушаете. Если захотите.

И она ушла. Очень, очень жаль.

Флешку я убрала в сумку и наткнулась на нее случайно, недели через три после нашей встречи с Тамарой. Грустя, включила большой компьютер, вставила флешку в разъем, почему-то ожидая, что она окажется нечитаемой. Открылась, внутри всего один файл. Включила и увеличила звук в колонках.

Это действительно была музыка. Сначала она напомнила мне электронное сопровождение к советскому фильму моего детства — «Отроки во Вселенной», а потом…

Потом она напомнила мне сразу все. Я ее больше не слышала. Но меня как будто с размаху швырнуло в собственное прошлое: запахи, цвета, прикосновения, мелькание лиц и событий. Слишком остро, слишком ярко… невыносимо!

В смятении, почти на ощупь я выдернула вилку из розетки. Компьютер умолк и погас. Я долго сидела перед черным экраном, опустив руки. В голове звучали какие-то синергические отголоски произошедшего.

Флешку я аккуратно вынула из гнезда и спрятала в дальний угол ящика.

На следующий день я первым делом открыла свой журнал (обычно я записываю адрес и телефон своих клиентов, для иногородних — только телефон). Кажется, мне есть что сказать этой женщине, даже если придется звонить в Томск. Но телефона Тамары там не было — я увлеклась ее рассказом и не спросила номер.

Но вот эта история. Для вас, уважаемые читатели, и для нее. Что мы знаем о мире? Какую часть его загадок и чудес? И сколько нам еще предстоит узнать?

Прочитала интересный материал Алексея Алексенко о попытках ученых создать синтетическую форму жизни и его же рассуждения о том, насколько мы понимаем или не понимаем суть, устройство, первопричину и взаимосвязи в самом удивительном в известной нам Вселенной явлении под названием «жизнь».

И вспомнился давний-предавний случай из моей практики, ярко демонстрирующий, как мало мы еще знаем о том, как, собственно, всё устроено.

Молодые красивые родители привели на прием розовощекую девочку с толстенькими ножками. Точнее, принесли, но не потому, что девочка была совсем маленькой или по здоровью имела проблемы с хождением. Девочке Тасе уже исполнилось пять лет, и она прекрасно умела ходить и даже бегать.

Услышала я Тасю еще в коридоре или даже на лестнице. Когда ее вносили ко мне в кабинет, она трубно орала и выгибалась на руках у отца.

При этом родители хором пытались перекричать дочь:

— Посмотри, сколько тут красивых игрушек! Посмотри, какая добрая красивая тетя! У нее даже белого халата нет! И трубочки нет! Она не будет тебе ничего делать! Она с тобой просто поговорит! Поговорит, и всё! Да замолчи же ты наконец!

Все вместе было настолько громко, а ребенок настолько очевидно не слушал увещеваний, упоенно оря, что «добрая красивая тетя» просто села в кресло, жестом показала родителям, чтобы они положили девочку на ковер, а сами сели на стулья, и жестом же (перекричать всех троих у меня не было никаких шансов) велела им (родителям) замолчать. Потом я заткнула уши пальцами и стала ждать, что будет дальше.

Дальше Тася еще некоторое время орала и немножко колотила толстыми ножками в красивых розовых туфельках (одна при этом свалилась) по ковру. Потом заметила, что ее больше никто не держит и не уговаривает. Остановилась, прижала руки к лицу и осторожно огляделась сквозь раздвинутые пальчики. Я помахала ей рукой и показала язык. От удивления она опустила руки. Физиономия у нее была красная и слегка опухшая от крика, но очень симпатичная. Круглые тугие щеки, золотистые растрепавшиеся локоны, голубые глазки.

— Еще будем орать? — деловито спросила я.

— А ты доктор? — вопросом на вопрос ответила девочка.

— Тася, что за дела! Как нужно к незнакомым взрослым обращаться?! — прикрикнул отец.

— Вы доктор? — послушно переспросила Тася.

— Нет, я не доктор. Я психолог.

— А белый халат у вас есть? — продолжала расспросы девочка. — А трубочка, чтобы слушать?

— Стетоскоп, что ли? Нет, увы, стетоскопа у меня тут совсем нет. А белый халат есть у логопеда, она в этом же кабинете принимает. Когда я в утро работаю, она — в вечер, и наоборот. Вот она работает в халате, сейчас он в шкафчике висит. Тебе зачем-то халат нужен? И трубочка? — я прикинулась непонимающей.