Екатерина Мурашова - Должно ли детство быть счастливым?

— Нет, нет, нет! — замахала руками Тася. — Не надо!

— А, ну хорошо, — обрадовалась я. — А то я уже прикидывала, где ж я сейчас тебе стетоскоп раздобуду. У наших врачей он есть, конечно, но им же для работы надо…

— А можно мне игрушки посмотреть? — Тася встала на ковре на четвереньки и встряхнулась как собачка, сбрасывая с себя остатки недавней истерики. — Вон тех кукол? И кроватку? И поиграть?

— Конечно, можно, — кивнула я. — Можешь их прямо к себе на ковер взять. — И обернулась к родителям: — Рассказывайте.

— Да вы, собственно, все уже видели, — пожал плечами отец. — Причем это еще очень мягкий вариант, потому что у вас действительно нет белого халата, в кабинете — никаких инструментов, и вы явно не собираетесь, с одной стороны, уговаривать ее, а с другой стороны — ничего с ней делать. Обычно ситуация намного ярче и заканчивается только после покидания соответствующего заведения.

— На что еще она так истерит?

— Ни на что, в том-то и дело! — мать всплеснула руками. — Во всем остальном — спокойный, дружелюбный, договороспособный ребенок. Хорошо ест, хорошо спит. Отлично играет с другими детками. Всем интересуется. Знает буквы, любит петь, танцевать, рисовать. Ходит в садик, там никаких проблем…

— Если не возникает чего-нибудь медицинского, — поправил отец.

— Да! Когда у них в садике приходил врач для какого-то планового осмотра или, там, прививки, воспитатели настолько испугались ее реакции (она же всегда спокойная и даже в ясли с удовольствием ходила), что позвонили нам домой и выдали ее бабушке как дикого зверя, завернутую в одеяло.

— Были в Тасиной жизни какие-то операции, госпитализации, болезненные процедуры, медицинская изоляция от матери? — спросила я, в общем-то, заранее уверенная в положительном ответе.

— Ни-че-го! — отчеканил отец. — Нас уже не вы первая спрашиваете, конечно. Ничего такого не было.

— А когда, с чего началась такая реакция? Вы помните?

— Нам сейчас кажется, что с самого начала, всегда было. Но это, конечно, не так. Младенцем она вряд ли понимала, что ее приносят именно в поликлинику. Но на приход врача в белом халате, на стетоскоп, на любые врачебные инструменты орала дико уже на первом году — это точно. Но все думали: подрастет, начнет понимать… Однако дальше все становится только хуже! Она стала больше, сильнее, ее не уговорить, не удержать, не сводить в поликлинику, на прививку, сдать кровь, про зубного я уж не говорю! Слава богу, что Тася, в общем-то, здоровый ребенок, болеет редко, но к зубному надо, они говорят: «Под общим наркозом», — но это же не безвредно, и потом, как ей этот наркоз дать-то? Там же тоже лежать надо, укол или еще что… Все это страшно неудобно, и потом, нам уже все говорят, это ненормально, да мы и сами видим…

Когда ребенок долго, откровенно и нестандартно чего-то боится, а причина страха из обстоятельств жизни самого ребенка никак не определяется, в приблизительно семидесяти случаях из ста — это чужой страх, семейный, чаще всего страх матери. Или перинатальные события. Поэтому я их отпустила и велела родителям прийти ко мне без дочери.

Расспрашивала их по отдельности, максимально подробно. Вы сами врачей не боитесь? Доверяете научной медицине? Что вы, конечно нет. И конечно да. Беременность, роды? Все нормально, Апгар девять баллов, у неврологов к девочке — никаких претензий. Семья? Никаких ссор, скандалов, девочку любят мама и папа, обожают две бабушки, прабабушка и дедушка. Отношения между отцом и матерью? Познакомились в институте, был красивый роман, поженились, когда она забеременела, жили сначала с ее мамой (отношения зятя с тещей — прекрасные), потом — отдельно. Нет ли трещин, не устали ли, не подумывают ли развестись? Нет, отношения замечательные, любовь-морковь, наоборот, с годами все становится даже лучше, видимо, приспосабливаются друг к другу или просто сами становятся взрослее и лучше понимают, как они друг другу подходят. Причем вижу отчетливо: не врут, всё так и есть.

Честно сказать, я уже была готова опустить руки и признаться: ребята, я не понимаю, в чем тут дело, и поэтому не знаю, что надо предпринять. Наверное, сейчас я бы так и поступила. Но тогда я только начинала работать — азарт плюс стыдно вслух признаться в своей некомпетентности.

Я продолжала искать. В пяти годах жизни Таси — ничего нет. Значит, девять предыдущих месяцев, пренатальный период? Роды — благополучные. Беременность — с радостными хлопотами, без медицинских осложнений. И что у нас остается? Зачатие.

— Поговорим о зачатии, — сказала я маме Таси.

— А что там? — вскинулась она, видимо, решив, что я интересуюсь какими-то интимными подробностями.

— Тася — желанный ребенок? Вы ее хотели?

— Да! Да… Но…

Слезы на глазах женщины. И мое парадоксальное торжество, которое я, конечно, стараюсь скрыть: кажется, нашла!

Конечно, узнав о беременности, она сразу же побежала к нему — к возлюбленному, будущему отцу. Что уж она себе там напридумывала, какую его реакцию, потребную ей в ее радостно-удивленно-взвинченном состоянии, — не знаю, но легко могу сфантазировать. А он… растерялся, испугался. Отводил взгляд, не знал, что сказать. А как же теперь? Оба еще студенты. Жить негде и не на что. И — ребенок?!

— Давай вместе подумаем, — предложил он.

Она развернулась и ушла. Он не побежал следом. И не позвонил сегодня, завтра. Она подумала сама. И решила: все было ошибкой, зачем он мне такой? Но и ребенок от него в этом случае совсем не нужен. Пошла в женскую консультацию, там ее даже особо не отговаривали (студентка, не замужем) и сразу дали направление на аборт. Она собрала анализы, сказала родителям, что будет ночевать у подруги, и пошла в больницу.

Там переоделась, нервничая, бродила по коридору, заглянула в какой-то кабинет, увидела поднос с прокипяченными разложенными хирургическими инструментами и поняла: вот прямо сейчас с их помощью того, кто уже живет в ней, — убьют.

— Йес! — сказала я.

— Да, — сказала она. — Скорее всего, так и есть. Я и сейчас как наяву вижу этот поднос. Но — как?

А я откуда знаю как? Сколько было тогда эмбриончику? Не более трех месяцев, поскольку несостоявшийся аборт был легальным. И что он понял? Что запомнил? И каким местом понял и запомнил?

Что мы вообще знаем о том, как и что происходит в этой жизни?

Она, задыхаясь, прибежала домой. Он пришел тем же вечером, просил прощения, принес кольцо умершей любимой бабушки, встал на колени, сказал, что не находил себе места, не может без нее жить, и пускай будет ребенок, они вместе, и они справятся.

У мамы Таси тоже был монострах: «А если бы я оттуда не убежала?!» С ним мы справились быстро: вы УЖЕ убежали. Тасе уже пять лет, она прекрасная, добрая и смышленая. Более того: тот ужасный поднос с инструментами, которого она так боится, на самом деле спас ей жизнь. «А ведь да, действительно, — удивилась женщина. — Он спас. Я и не подумала».