Татьяна Бабушкина - Одушевляющая связь

Чем были предметы для Татьяны Викторовны?

Она говорила, что это то, через что ты входишь в жизнь. Что между ребёнком и взрослым обязательно должен быть предмет как «связующее третье».

Язык предметов очень понятен детям. Если на семинаре для взрослых нужно что-то объяснять, пробуждать внимание, вводить в тему, то когда начинались занятия с детьми, Татьяне Викторовне не требовалось никаких предисловий, чтобы дети включались в игру с предметом.

Например, студенты попрятали свечи по всей комнате; она вручает детям корзинки и спрашивает: «Что созревает зимой в лесу?» Все отвечают – грибы. И вдруг выясняется, что это свечи созревают, и их надо собирать.

У себя дома она придвигала к новогодней ёлке стол, и на нём выстраивалось много различных красивых и старинных игрушек (и предметов, и персонажей), а Татьяна Викторовна располагала их словно внутри какого-то события.

Например, все ехали на новогодний бал, а вдалеке были видны огромные гномы, которые тащили ёлку уже для следующего года; там ехала маленькая карета, а в ней лежала горошина. Она говорила: «Видите, это на бал везут горошину, чтобы проверить принцессу».

Там была необыкновенная танцующая пара, пряталась музыкальная шкатулка, в какой-то год состоялся парад снеговиков и много, много всего; нужно было сидеть тихо, и она рассказывала пришедшему в гости ребёнку, что происходит.

И дети начинали включаться в эту непривычную игру внутреннего движения, когда внешне вроде ничего не происходит, а ребёнок играет, в его воображении всё оживает – а трогать ничего и не требовалось.

И они действительно могли ничего не трогать! Ребята постарше водили других ребят и часами смотрели на это. А потом можно было тихо сидеть и смотреть, как она зажигала свечи.

Я сейчас продолжаю заниматься с детьми, страдающими различными психическими заболеваниями. Мне приходится заниматься и с их родителями, потому что иначе ничего не получается. Трудно передать горе этих родителей, описать их состояния. Часто семьи разрушаются, когда ребёнку ставят диагноз, и мама остаётся одна с малышом. А вокруг безразличие чиновников и педагогов, которые не принимают ребёнка в садик. Измеряют его интеллектуальные способности и прочее.

Мне пришлось часами сегодня разговаривать с одной мамой, которая находится на грани. И вдруг очень помогло моё прочтение книги Татьяны Викторовны. Я смогла найти слова, сказать, что это не с ней и не с её ребёнком что-то не так, а с миром, который так небрежно относится к детству и родительству. Я прямо зачитывала ей куски, о неспешности и разности ритмов, о домашнем театре и о человечности…

Я думала, что же самое главное в её педагогике? Вероятно, вот это: «Я ухожу в детство за идеями».

В одном из первых своих выступлений перед нами, ещё студентами, она сказала: «Ребята, вы поймите, для меня проблема детства больше, чем проблема ребёнка».

Она всё время пыталась какими-то способами создавать ситуации, чтобы взрослые вспоминали своё детство, и уже находясь с ребёнком, могли действовать, опираясь на эту живую память.

Она пыталась с педагогами именно это осуществить: через возвращение к себе самому вывести к пониманию сегодняшних детей.

И ещё Татьяна Викторовна всегда говорила о том, что человеку важно знать о тех плодах, которые приносит его труд, ребёнку и человеку важно говорить о том хорошем, что он сделал.

Парадокс в том, что ТиВи использовала самые обычные предметы, приёмы или даже что-то вроде методик, которые выглядят очень просто. Но при этом она создавала из них какое-то волшебство, сказку, и всё оживало. Ребёнок приходил, а потом уносил из этого волшебства что-то такое…

Она стремилась сделать занятие действом, подобным театральному. Я видел, как люди иногда пробовали использовать те же самые приёмы как набор техник – и всё выглядело разрозненно, всё распадалось. Получался какой-то психологический тренинг, эффектный для взрослых и пустой для детей.

Эта волшебная событийность возникала не только с детьми, так ТиВи проводила семинары и со взрослыми. Мы приезжаем куда-нибудь в Волгоград, в Петербург, в Таганрог, к нам приходят методисты детских садов – просто послушать любопытного человека. И она первым делом, как и перед детьми, выставляла перед ними стол, на него высыпалось много всяких любимых детьми предметов, игрушек, и начиналась игра с предметом.

На юге она всегда бежала на базар, покупала дыни, ещё что-то вырезала, во что-то вставляла свечи… Солидные, строгие люди заходили в кабинет – я думал: «Ну всё…» И буквально через час с этого семинара для преподавателей выходили те же люди – и видно было, что все они цветут…

Татьяна Викторовна не столько создавала, сколько импровизировала и многократно варьировала изменчивые методики из сцепляющихся и разбегающихся приёмов. Всё изобретаемое ею дышало и передавалось из рук в руки (хотя, вроде бы, не должно было поддаваться воспроизведению), её бытовой разговор мог вдруг приобретать черты точной философской речи.

ТиВи никто не решился бы назвать «учёным» – но для крупнейших учёных-исследователей она была важнейшим и равноправным собеседником.

Она могла числиться на какой-нибудь должности вплоть до профессорской в пединституте – но от этого не возникало ощущения закреплённости за ней хоть сколько-нибудь официального статуса. Её пытались считать явлением периферийным, маргинальным – а в это время усилиями ТиВи создавались и удерживались самые узловые, самые важные отношения в педагогическом мире страны.

Точно так же – в какое-то мгновение Татьяна Викторовна могла показаться вам совсем одинокой, а через минуту вокруг неё вдруг начиналось движение сотен людей всех возрастов.

За её внешним «испуганным пиететом» перед «научностью» и «учёными» было очевидно глубокое исследовательское соучастие и в радикальном переосмыслении того, что мы понимаем про мир детства, и в создании совсем новых основ дошкольной и школьной дидактики.

…В жизни Татьяны Викторовны Бабушкиной был период, когда она преподавала на кафедре педагогики в Ростовском пединституте.

Я попал в сентябре на первое в том году занятие на факультете иностранного языка. Ни у кого из пришедших девушек, чьей специальностью через несколько лет станет знание английского, уж точно в мыслях не было иметь что-то общее со школой. Полноценная тоска отражалась в их глазах от чувства теряемого времени на предстоящей «паре» по педагогике.