Пол Коллинз - Даже не ошибка

Как это возможно? Этот вопрос не давал покоя одному врачу, молодому практиканту по имени Ганс Аспергер. Подобные мальчики стекались в клинику в странном изобилии… да-да, почти всегда мальчики. Совершенно поглощенные какими-то случайными мелочами, запоминающие схемы трамвайных линий и календари, навязчиво собирающие кусочки ниток или коробки от спичек, они не играли с другими детьми, но могли бесконечно выстраивать игрушки на полу в безупречно прямые линии. Эти мальчики умели читать гораздо лучше ровесников, но не разговаривали; блестяще считали, но одеться или помыться самостоятельно не могли. Из-за своей рассеянности, изумлялся Аспергер, они «беспомощны в практических вопросах, как выживший из ума профессор».

Один такой мальчик, писал доктор, вел себя так, «как будто только что свалился с неба».

От клиники до Университета совсем недалеко. Выхожу из трамвая и вытягиваю шею. Снежные хлопья так и валят в лицо, пока я разглядываю большое здание на противоположной стороне улицы. Оно укрыто лесами: рабочие счищают со стен коричневый налет городской жизни, из-под которого проступает белейший камень — настолько белый, что можно забыть про время и тлен, про многие поколения людей, прошедшие через это здание за десятки лет. Порыв ветра пробивается через пальто, пока я перехожу Варингер Штрассе; под лесами стоят студентка (она похлопывает варежками, чтобы согреть руки) и какая-то парочка, укрывающаяся от снега. Университет — это цельный комплекс зданий, огораживающих центральный двор: получается единая структура, не то что нынешние беспорядочно разбросанные кампусы. Монолитное строение с несколькими входами-выходами.

Дверь открывается в мрачный сводчатый вестибюль, ведущий в уютный двор, но я застреваю на входе. Наверное, они все проходили через это место. Этот вестибюль — просто квинтэссенция венской культуры; место, где попадающий снаружи свет растекается во всех направлениях. И все они проходили, по странному стечению обстоятельств, через этот холл для того, чтобы осветить любопытные случаи, с которыми столкнулись в университетской клинике. Незнакомый Аспергеру коллега, живший в другой части света, тоже хотел пролить свет на эту проблему: еще один венский выпускник в далеком Балтиморе размышлял над теми же симптомами, что и Аспергер, — здесь, в клинике около университета.

«С 1938 года, — так начиналось его сообщение, — наше внимание привлекли несколько детей, чье состояние столь разительно отличается от всех описанных, что каждый из этих случаев требует — и, я надеюсь, обязательно получит — детальнейшее рассмотрение».

Это вступление к вышедшей в 1943 году статье доктора Лео Каннера «Аутистические нарушения аффективного контакта», первой на английском языке. В ней сообщалось о состоянии, которое было выявлено у пациентов клиники Университета Джона Хопкинса, где Каннер работал после эмиграции из Вены в 1922 году. Каннер описал одиннадцать случаев: это были мальчики, казавшиеся потерянными и глухими, неспособные нормально двигаться и разговаривать, погруженные в повторяющиеся действия и раскладывание предметов. Они не могли правильно употреблять простые местоимения: перестановки «я» и «ты» были их общей чертой — а с другой стороны, они были гиперлексичны, без конца листали книги. Описывая мальчика по имени Дональд, Каннер изумлялся тому, что все особенности ребенка тут же бросались в глаза: «Приглашение войти в комнату было проигнорировано, но предоставленный себе — он вошел с готовностью. Внутри он даже не удостоил взглядом троих врачей… но незамедлительно уселся за стол и взялся за бумаги и книги».

Каннер ввел слово аутизм для описания этого состояния, и его статья положила начало исследованиям аутизма. А в это время в его старой венской школе незнакомый с ним Ганс Аспергер представил диссертацию, посвященную этому же нарушению. Вот ведь какой каприз истории: полное отсутствие коммуникации между воюющими странами привело к тому, что два ученых совершили открытия одновременно и независимо друг от друга. Невероятно, но и слово для описания этого состояния они также нашли одно и то же.

«Аутист всегда сам по себе (от греческого autos ) и не становится членом более крупного сообщества», — объяснял Аспергер в своей диссертации 1943 года. Как и Каннер, Аспергер слышал от родителей и учителей одинаковые определения: он как будто в своем собственном мире. И так же как Каннер, Аспергер, часто встречая таких мальчиков, стал опознавать их «шестым чувством»: «Узнав аутичного индивидуума однажды, можно затем узнавать и других таких детей мгновенно… по тому, как они входят в кабинет во время первого посещения, по их поведению в начале приема и по первым произнесенным словам».

Человеческое взаимодействие, доступное для всех нас на инстинктивном уровне, без прикладывания заметных усилий, для них оказывалось недостижимым. С самых первых, базовых моментов установления контакта — когда их приветствуют, но ответа не получают, — эти дети воспринимались как аутсайдеры. Невозможность встретиться взглядом с другим человеком, нервное потряхивание руками, однообразная ходульная речь, бешеное реагирование на любую фрустрацию, неспособность уловить важнейшие социальные правила, бесконечные повторения одних и тех же слов и фраз… Взятую по отдельности, каждую из этих черт еще можно было бы назвать «причудой», «эксцентричностью», «особенностью», но когда все эти черты встречались в совокупности вновь и вновь, то становилось ясно: за ними стоит нечто большее.

«Уже со второго года жизни, — сообщал Аспергер о своих наблюдениях, — мы находим эти характерные черты, которые остаются безошибочно узнаваемыми и постоянными в течение всего жизненного пути». Это состояние, делавшее таких детей столь разительно отличными от всех других людей, выходило далеко за рамки банальностей, которым обучали медиков, и известных способов лечения. При этом кое в чем подопечные Аспергера достигали почти невероятной искусности. Если судить только по способности отвечать на простые вопросы или самостоятельно есть, то их можно было бы принять за умственно отсталых; но при этом по крайней мере один из них еще в дошкольном возрасте извлекал кубические корни, другой помнил огромное количество информации про ракеты. А вот на просьбу назвать свое имя они ответить не могли.

Аспергер впервые почувствовал связь между своими пациентами и известным феноменом, носящим название «синдром саванта» — пожалуй, самым загадочным из когнитивных нарушений. Способность производить вычисления с длиннющими числами, определять день недели хоть за века от сегодняшнего дня, виртуозно исполнять музыку, оставаясь при этом во всем остальном на уровне имбецильности, — эта загадка продолжала удивлять людей. В своей венской клинике Аспергер обнаружил существование многочисленной группы подобных детей, в которой встречаются и такие «экстравагантные» экземпляры.