Ирина Рыженко - Семь смертных грехов родительства. Главные ошибки воспитания, которые могут повлиять на дальнейшую жизнь ребенка

Какую же внутриличностную задачу решала для него власть?

Когда Гитлеру было 13 лет отец скоропостижно скончался. Можно предположить, что вряд ли характер отца изменялся на протяжении 13 лет, которые он был рядом с сыном.

Что видел младенец, а затем подрастающий ребенок в своей семье? Мои предположения. Мать — плачущая безресурсная, депрессивная.

Отец — кричащий, унижающий мать, требующий совершенства от сына. И еще — физическое насилие в отношении всех.

В младенческом возрасте, когда ребенок еще мало что понимает, происходит наполнение его психики любовью матери, от сердца к сердцу. Умиротворенное материнство, безопасная среда формируют внутреннюю наполненность психики. Это нельзя потрогать руками, можно только почувствовать. И это именно то, что будет давать впоследствии внутреннюю силу, спокойствие и место в мире.

Не получив в положенный срок такого наполнения, человек всю оставшуюся жизнь ищет возможность компенсировать данный дефицит. И получается это уже не естественным путем, а искаженным. В случае Гитлера — это власть. Власть для него — любовь миллионов! Обожание в глазах женщин! Как много недополучил Гитлер в ранний период можно только предполагать по той гипертрофированной потребности и неутоляемой жажде любви и признания.

По отцовской фигуре подрастающий мальчик себя идентифицирует: «Вырасту, буду сильный как папа!» или со знаком минус «Не буду как папа!»

Деспотичный отец вызывает в ребенке, как правило, массу всевозможных противоречивых чувств. Когда отец бьет мать, чувства ребенка таковы: гнев на отца, вина, что не могу защитить мать, бессилие, отчаяние, вина за свой гнев на отца. Когда отец бьет самого ребенка чувства ребенка могут колебаться от ярости к отцу до восхищения его силой и могуществом, присутствуют также чувства стыда, обиды и униженности. В этом водовороте эмоций утонуть можно! Я не думаю, что родители Гитлера были чуткими в отношении эмоциональных потребностей ребенка и как-то отражали его чувства.

Ситуации могут быть настолько травматичными для ребенка, а чувства настолько непереносимыми, что психика их отсекает и отправляет в глубины бессознательного. И после этого ребенок как бы ничего не чувствует и может с подобными ситуациями справляться. Но боль никуда не девается, она просто погружается глубоко и будет фонить до тех пор, пока не представится шанс выйти наружу всеми чувствами и отыграться.

Итак, по порядку.

Гнев на отца у Гитлера отыгрывался на более слабых сверстниках, а затем на миллионах евреев и славян.

С одной стороны Адольф Гитлер стал «как папа»: такой же жестокий и деспотичный. С другой стороны, в бессознательной конкуренции, которая присуща отцо-сыновьим отношениям в принципе, Гитлер-младший однозначно победил в своем могуществе.

Имея в тени уязвимость, бессилие и униженность, Гитлер компенсировал их грандиозными планами порабощения и уничтожения мира.

Гитлеру принадлежат слова: «Нужно приносить себя в жертву, потому что человек ничто, а партия всегда права». Он приносил себя в жертву также, как в детстве был жертвой родителя, грубо злоупотребляющего своей властью. Он искал жертв… Палач и жертва в одном лице.

Имея раннее наполнение не любовью, а ненавистью, он был движим этим чувством в достижении своих целей. Генриета Хоффман — дочь фотографа Гитлера, однажды позволила упрекнуть Гитлера в уничтожении евреев. Он ей сказал о том, что немцев повсюду убивают и поэтому «наших врагов тоже нужно принести в жертву». Она воскликнула: «Но меня учили любить, а не ненавидеть!» Гитлер пришел в ярость и завопил: «Теперь научись ненавидеть! Ненавидеть так, как я!»

Ранняя смерть отца способствовала тому, что его образ обожествился, о покойниках ведь не говорят плохо и не судят. И до конца своих дней Гитлер так и не разобрался, что мстил тени своего отца ценою жизни миллионов ни в чем не повинных людей!

Параллельно с «раненой» частью личности, которая требовала возмещения ущерба, существовала и другая, из которой Гитлер говорил о потребности в тихой, спокойной жизни, наполненной эстетическими удовольствиями от музыки, архитектуры, поэзии. Но этой части не суждено было реализоваться, вся психическая энергия ушла на отыгрывание детской травмы.

Почему за ним пошли миллионы немцев?

Я думаю, потому что историческая ситуация так сложилась и требовался лидер. А еще потому что воспитание Гитлера не было чем-то из ряда вон выходящим. Оно было типичным для того времени и для тех поколений.

Растерянные в тот исторический период немцы искали сильного «отца». Мир в их душах был восстановлен, когда они нашли образ отца в лице Гитлера. Призывы фюрера нашли отклик в раненых душах немцев. Врага нашли вовне и отыгрались за все детские обиды и травмы.

Почему он, а не кто-то другой?

Потому что все совпало. Его ранимость и тонкое восприятие мира порождало глубокую боль и, соответственно, такую же глубокую потребность во мщении. Его высокий интеллект сумел создать сложные логические конструкции о новом человеке. Кстати, высокий интеллект является характерной чертой травмированных в раннем детстве личностей. Природа щедра и компенсирует таким образом эмоциональные раны. Безусловно он обладал организаторскими и ораторскими способностями. Его харизма была бесспорна.

Те, кто был рядом с Гитлером в последние годы говорили, что за год он старел примерно на 5 лет и к концу войны выглядел как дряхлый старик. Хрустально-ледяное дерево рассыпалось на мелкие кусочки, которые застряли в сердцах многих поколений безутешной болью по погибшим близким…

Пишу письмо из мест, откуда не возвращаются. Я ушел из жизни в 32 года, повесился. С тех пор прошло 29 лет. Сын вырос… Теперь он старше меня, ему 37.

Родственники и знакомые долго не могли поверить в то, что случилось. Задавались вопросом: «Что побудило?», жалели: «Такой молодой», ругали: «Не пожалел даже сына!», удивлялись: «Не испугался суда Господнего!», ведь самоубийц не чествуют в загробной жизни.

Я и сам долго не понимал своих чувств, знал только, что делаю это для своей матери и ресурсов для жизни у меня больше не было, поэтому и не страшил меня даже адский огонь.

У меня было достаточно времени во всем разобраться и со своими чувствами тоже. В день самоубийства, да и всю предшествующую жизнь я испытывал к матери клубок чувств, одновременное существование которых на земле кажется невозможным. Это чувство безумной любви вместе с безумной ненавистью и связанную с этим вину, потому что мать нельзя ненавидеть… Так когда-то сказала или дала мне понять мать, а я всегда стремился быть послушным мальчиком… И еще я чувствую безумное одиночество и бесконечную боль обид за те несправедливые наказания и оскорбления, которые обрушивала на меня мать.