Майя Ракита - Дневник приемной матери

Я иногда задумывалась, что означает выражение «жизнь как полная чаша». Понятно, что люди хотят, чтобы было много всего в жизни в смысле материального достатка и благополучия. Но если одна чаша полная, то противоположная чаша пустая?! И никаких колебаний весов не происходит. Все в максимальной противоположности друг от друга. Моя же жизнь в этот период представляла собой именно колебание чаши весов то в одну сторону, то в другую. Весы как будто не могли утихомириться, принять какое-то определенное положение чаш. Пусть положение будет неравным, где-то больше, где-то меньше, но оно должно быть стабильным. И именно стабильным оно не желало становиться ни за что! Это лишало мою жизнь всякого спокойствия.

Домашняя жизнь моей дочери была беспокойной, импульсивной, агрессивной, громкой, плачущей, в общем, очень разной. Таковой становилась и моя жизнь, поскольку малейшие колебания приводили к взрыву. Эмоциональному взрыву. И единственным, что позволяло чаше весов просто раскачиваться, нежно и непринужденно, было эмоциональное сопереживание этих эмоциональных взрывов. К ним нельзя было приготовиться. Потому как нельзя было даже подумать, что совместный просмотр таких мультиков, как «Бэмби», «Спирит» или «Вольт» приведет к безостановочным рыданиям. Я могла только плакать вместе с дочкой. Пока все ее слезы не иссякали, а силы нас не покидали. Я только могла надеяться, что рано или поздно такое состояние приведет к катарсису.

Через некоторое время я стала специально рыдать громче своей дочери. Я выделывала своим громким от природы голосом такие душераздирающие звуки, что моя дочь была в шоке. Это случилось, когда я почувствовала, что дочь уже не хочет рыдать, но сама себя не отпускает и как бы цепляется на свое нытье. Тогда я стала намеренно передразнивать ее. Поначалу, это приводило ее в бешенство. Но я упорно раз от раза «зеркалила» ее фальшивые завывания, намеренно доводила их до фарса и позерства. Я научилась отличать искреннее плакание от демонстративного завывания. Первому состоянию я сопереживала и всячески пыталась его поддерживать нежностью, пониманием, ласковыми словами. Со вторым боролась поистине актерскими методами, гиперболизируя завывания и стенания, превращая их в жуткий и отвратительный спектакль. Я хотела, чтобы моей дочери самой стало тошно и противно от такого фальшивого плакания.

В результате я научила свою дочь плакать тихонько, почти молча роняя слезы. Я не позволяла своей дочери во время рыданий заниматься самосожалением и на все стенания, как же ей не повезло в жизни, и как ее незаслуженно обидели, я тихо говорила «Молчи, несчастная!». Я не помню точно, откуда, из какого фильма я взяла эту фразу, но она как нельзя кстати действовала на мою дочь в нужном направлении. Завывания и стенания достаточно быстро, всего за год, превратились в тихую грусть и печаль, которую мы переживали как что-то нужное и неизбежное.

Великую силу искусства мы благодарим постоянно. Она не только лечит глубокие раны, она дает возможность душе пройти колебания чаши весов. Колебания без надежды на остановку. Дорогие родители, смотрите вместе мультики, фильмы, которые вам позволят испытать совместное переживание и это будет таким мощным воспитательным процессом, что любая фальшь отстанет от вашего ребенка. А то, что фальшивых плакс полно на белом свете и без детских домов, я знаю определенно.

Регресс был ожидаем. Я не знала, как и когда, но я знала, что моя дочь будет регрессировать. Еще бы! Одиннадцатилетняя девочка приезжает в совершенно незнакомый город с незнакомой тетей, которая является единственным проводником в ее новой жизни. Испугается кто угодно. Поэтому самый удобный способ начать осваивать пространство — стать маленькой! Все маленькие детки ничего не знают об окружающем их мире. И они без какого-либо понимания его осваивают, в первую очередь, физически, а уж потом эмоционально и интеллектуально. Поэтому моя дочка стала лазить по нашей квартире на четвереньках и чувствовала себя комфортно, даже порой радостно. Ходить моя дочь резко отказывалась. Даже на кухне, чтобы сесть за стол, она сначала вползала под стол, и только потом переползала с пола на кресло.

Проблему возрастного регресса я не считала чем-то сложным. И меня не шокировало ползание моей дочери исключительно на четвереньках. Но меня пугало то обстоятельство, что моя дочь в день по двадцать раз произносила такое слово как «плохая». Шнурок на кроссовке развязался — «плохая». Мыло убежало из рук — «плохая». Тетрадка не находится — «плохая». Я прошу читать — «плохая». На завтрак манная каша — «плохая». Короче, ничего хорошего! Если что-то не так или что-то дочурка не может сделать сразу или если она это не любит, а не любит она все, чего не знает и чего никогда не пробовала — все это тут же приобретает статус «плохая». Причем, независимо от одушевленности и пола. На все моя дочь реагировала одним словом, сопровождая его надутием губ, сдвиганием бровей, злым взглядом из-под лба, уползанием под стол хоть компьютерный, хоть обеденный, зарыванием в подушки. Рано или поздно накопление плохого настроения за счет реакции «плохая» заканчивалось слезами и истерикой. И такая ситуация, когда в подростковом теле двенадцатилетней девочки жило маленькое, несоразмерное ее годам, детское «Я», меня изводила больше всего. По сути, моя доченька была маленькой девочкой с удивительно большим телом.

Сначала я пробовала дочке объяснить, что шнурки никакие не «плохие», что они просто шнурки, которые нужны для того, чтобы кроссовок не слетал с ноги, и чтобы моя доченька могла в них быстро бегать или ловко прыгать. Я объясняла, что мыло не может быть «плохим», что оно само по себе скользкое и что даже есть такая загадка: «Ускользает как живое, но не выпущу его я, дело ясное вполне — пусть отмоет руки мне». Моя дочь внимательно слушала загадки, так как она их любила. Еще моя дочь очень любила стихи, поэтому с манной кашей я справилась с помощью песенки Вероники Долиной и рассказа Драгунского «Все тайное становится явным» о том, как мальчик выкинул манную кашу в окно и она упала на фуражку милиционеру.

Надо сказать, что мои объяснения принимались только в форме сказок, басенок или рассказов от лица тех предметов, которые моя дочь усердно обзывала «плохими». Я никогда в жизни не придумывала столько историй на тему того, что думают шнурки, тетрадки и кружки о том, как с ними обращается такая замечательная девочка — моя дочь. И, уж конечно, мне пришлось стать главным действующим лицом в рассказах о себе самой. Все же творчество — это потрясающий вирус! Если поселится, то надолго! И этого времени нам было достаточно лишь для того, чтобы нам самим стало весело и нескучно. Мы гуляли и сочиняли рассказы и стишки, а реакция «плохая» приобретала все больше оттенки равнодушного автоматизма. Уже брови реже хмурились, губы не так сильно кривились, а тельце пряталось, но частями.