Лора Фридман Уильямс - Свободная. Знакомство, свидания, секс и новая жизнь после развода

Он выходит из ванной – я все там же, где и несколько минут назад, правда, теперь совершенно голая. Не могу припомнить, чтобы хоть раз за свои сорок семь лет чувствовала себя настолько отделенной от собственного тела, настолько уверенной, что мне здесь не место. Еще не поздно отступить, схватить одежду – она на расстоянии вытянутой руки, – сесть в машину и вернуться к прежней жизни, знакомой мне десятилетия, – единственной жизни, о которой я до этого мечтала. Задерживаю дыхание. Он пристально смотрит на меня. В воздухе висит напряжение: мы оба ждем, кто сделает первый шаг теперь, когда я уже удивила его своей наготой.

«Напрыгивай, Лора», – наставляет голос в моей голове.

Я легко киваю. Другого пути – пути вперед – нет.

С расставания прошло пять месяцев – я выставила Майкла в сорок восемь часов, когда вскрылся его роман с женщиной на двадцать лет моложе меня. Он снял двушку в старом особняке, я осталась в просторной «навечно нашей» квартире, где мы всего пару месяцев назад, тоже навечно, закончили тщательный ремонт, продлившийся целый год. Шесть ночей в неделю все трое детей оставались со мной, а по субботам – только подростки, семилетняя дочь ночевала у Майкла. Старшие отказались с ним общаться, так что для них я внезапно стала матерью-одиночкой.

Мы с Майклом договорились: пока разбираемся, есть ли шанс примириться, нам можно – и нужно – ходить на свидания. Но вообще-то свидание было последним, что приходило мне на ум. Разбитое сердце, забота о маленькой дочке, не спускающие с тебя глаз два подростка (если считаете, что им плевать на родителей и они не ищут знаков примирения, вы явно не жили с двумя подростками). Свидания? Да не смешите меня.

Но уже июль 2018 года, и я понимаю, что все мои чувства, долгое время притупляемые мрачной и угнетающей зимой, наконец-то проснулись. Меня будоражат сладкие запахи и нежные звуки лета, ведь месяцы напролет я находилась в состоянии оцепенения. Хотя мне и не хочется нарушать наш едва устоявшийся летний распорядок, я все же забираю Джорджию из дневного лагеря, чтобы провести несколько дней с моей подругой Тиной и ее семьей в их доме на острове Нантакет. Тина настаивает: мне полезно немного побыть вдали от дома. А я уже просто устала придумывать новые отговорки. Хочется зарыться в свою печаль поглубже и ничего не делать, но друзья продолжают меня откапывать. Я люблю их за такое упорство, но лучше бы оставили меня в покое. Сколько раз по утрам я носилась из комнаты в комнату, пытаясь бодрым «Доброе утро, солнышко!» поднять детей в школу, но наблюдала, как они, не разлепляя глаз, натягивают одеяла на голову. Я выпутывала их, сонных, из коконов, но они, не приходя в сознание, цеплялись за край одеяла, чтобы урвать еще несколько минут или хотя бы секунд сна. Вот и со мной сейчас то же самое: друзья всё стягивают с меня одеяло, чтобы разбудить, а я хочу быть одна и спать, пока боль не пройдет.

Конечно, Тина права. Сменить обстановку, пить бодрящие крепкие коктейли, смотреть, как резвится на пляже Джорджия, – все это дает желанную передышку от страданий. Пусть я и не получаю удовольствия, но хотя бы иногда ощущаю покой. Уже который месяц и часу не проходит, чтобы я не рыдала. Эти крохи спокойствия дают мне слабую надежду, напоминая, какой я была раньше. Сейчас моя жизнь разделилась на «до» и «после»: «до» – счастливое замужество со всеми удобствами, проторенная дорожка, прямая и ровная. «После» – антиутопия, жалкие осколки вымечтанного сценария, который у меня отняли. Мне нужно обрести себя прежнюю – ту, что так легко и часто улыбалась, в чьей жизни было место целям, позитивному настрою и радости. Но без брака, стабильности и четкого направления мне не понять, откуда начать путь к себе (если та версия меня вообще существует).

Загорелые и в песке, мы возвращаемся на фермерский север штата Нью-Йорк, пережив качку на пароме и долгую дорогу из Нантакета. Майкл дома, готов взять на себя детей в течение нескольких дней. Я передаю ему Джорджию и запираюсь в моей – прежде нашей – спальне. Загородным домом мы по-прежнему пользуемся вместе, чтобы детям не приходилось постоянно мотаться туда-сюда. В хороший день это лишь неловкость, в плохой – буквально пощечина. Суббота, шесть часов вечера, и мне предстоит до ночи торчать у себя в комнате, избегая общения с Майклом. Я все еще не могу заставить себя посмотреть ему в глаза. Меня хватает только на то, чтобы переброситься парой спотыкливых слов, а взгляд постоянно отчаянно мечется в попытках задержаться на чем угодно, лишь бы не на Майкле.

Дом в двух часах езды от города. Здесь мы прятались от суеты и проводили время всей семьей. Именно здесь я узнала, что Майкл не только спит с моей знакомой, но и подумывает о разводе, чтобы остаться с ней. На протяжении многих лет мы не раз разговаривали об изменах, и я утверждала, что смогу понять и простить только разовый случайный секс, и ничего кроме. Поэтому его объяснение последних событий меня убило: Майкл не просто был физически близок с любовницей – он влюбился, а в процессе разлюбил меня и нашу совместную жизнь.

Правда, когда «и ничего кроме» стало реальным, держаться за него оказалось не так-то просто. Одно дело – смутное представление об измене, и совсем другое – неоспоримый факт. Наши жизни неразрывно связаны; у нас общие дети и друзья, два дома, стоматолог и семейный аккаунт «Нетфликс». Мы начали встречаться так рано, что он помнит мои подростковые прыщи, а я могу во всех деталях описать обстановку в его детской комнате – еще до того, как мачеха выбросила теннисные трофеи, постеры с Андре Агасси [4] Американский профессиональный теннисист. Прим. ред. и устроила там кабинет. Я была рядом, когда сначала его отец, а затем и мать умирали от рака. Всего несколько лет назад я ухаживала за его мамой в ее последние месяцы. Именно мне пришлось сообщить ей, что состояние слишком тяжелое и лечиться бесполезно: Майклу просто не хватило духу. Он мой партнер, напарник по воспитанию детей, мой лучший друг, моя семья. Правда, только я считала понятие семьи ценным и незыблемым. Я ненавижу его за боль, которую он причинил мне и нашим детям, но полностью признать крушение брака не готова и не знаю, смогу ли остаться одна. Более тридцати лет у меня постоянно кто-то был: сначала бойфренды, потом муж. Не один, так другой, как будто перерыв стал бы фатальным. Доказательств обратного у меня нет, вероятно, я так воспитана: лучше хоть какой-то мужчина, чем совсем одна.

Майкл, в свою очередь, уверен, что наши отношения можно оживить, но для этого нужны радикальные изменения. Вопреки ожиданиям он не приполз ко мне на коленях, а злится, словно закрутил роман исключительно по моей вине и это я не хочу ему уступить и помириться. Он считает, что бомба замедленного действия тикала много лет, а раз я этого не заметила – значит, совсем его не понимаю. Похоже, на мне вся ответственность за нашу дальнейшую судьбу. Я ему нужна – только пересобранная, – но все-таки нужна. Но он говорит, что это я не хочу искать к нему подход. Порой у меня возникали стыдные мысли: лучше бы он не изменил, а умер. Тогда у меня и детей остались бы приятные воспоминания, а не это мучительное и сбивающее с толку осознание того, что наша совместная жизнь была не тем, чем казалась. Теперь же старшие отказываются видеться с отцом, а мне не удается нащупать почву под ногами. Если бы он умер, наша совместная жизнь закончилась бы, но хотя бы не обернулась фальшивкой. Я застыла в ожидании: и с ним невыносимо, и без него никак.