Джордан Питерсон - Карты смысла. Архитектура верования

Области «известного» и «неизвестного» можно смело назвать постоянными составными элементами жизненного опыта человека – и даже окружающей его среды. В любое время, в любом месте и в любой цивилизации люди вынуждены приспосабливаться к факту существования культуры (или, грубо говоря, к области известного), а также к тому, что она крайне неполноценна (поскольку область неизвестного всегда продолжает существовать, независимо от степени предыдущей «адаптации»). Человеческий мозг, как и мозг высших животных, по-видимому, приспособился к вечному присутствию этих двух областей. Он по-разному работает, находясь на знакомой и незнакомой территориях. В неисследованном мире первоначально царит осторожность, то есть страх, неподвижность. Но она может быть вытеснена любопытством – надеждой, волнением и, прежде всего, творческим исследованием. Творческое исследование неизвестного и следующее за ним зарождение знания есть построение или обновление моделей поведения и представлений – неизвестное перестает быть ужасающим и непреодолимым и превращается во что-то полезное (или, по крайней мере, малозначительное). Способность к творческому исследованию и накоплению знаний можно рассматривать как третий и последний постоянный составной элемент человеческого опыта (наряду с областями «известного» и «неизвестного»).

Мифологические представления о мире, определяющие реальность как арену действий, являют собой динамическую взаимосвязь между всеми тремя составляющими человеческого опыта. Вечному неизвестному – созидательной и разрушительной природе, источнику и предназначению всех вещей – обычно приписывается крайне эмоциональный и противоречивый женский образ (мать и фигура, которая в конечном счете поглощает всех и вся). Напротив, вечное известное – культура, очерченная территория, нечто тираническое и защищающее, предсказуемое, дисциплинирующее и ограничивающее, общий результат героизма и жажды познания – обычно наделяется мужскими характеристиками (в отличие от матери-природы). И наконец, вечное познающее – связующее звено между известным и неизвестным – это рыцарь, убивающий дракона хаоса, герой, превращающий беспорядок и путаницу в ясность и уверенность, бог Солнца, вечно рассеивающий тьму, и Слово, предвещающее сотворение Вселенной.

Мы рассказываем себе о том, кто мы, где хотим быть и как собираемся попасть в желанное место. Эти истории управляют эмоциями людей, определяя ценность вещей, которые встречаются им на пути, и значимость событий, которые они переживают. Мы считаем положительным то, что ведет нас к поставленной цели, отрицательным – то, что препятствует ее достижению, и малозначительным – то, что никак не влияет на нашу жизнь. Большинство вещей малозначительны, и это хорошо, поскольку ресурсы человеческого внимания ограниченны.

Неудобства идут вразрез с нашими планами. Мы стараемся избегать всевозможных раздражителей. Тем не менее они часто встают у нас на пути – настолько часто, что их можно рассматривать как неотъемлемую, предсказуемую и постоянную характеристику окружающей среды. Люди адаптировались к этой особенности – у нас есть внутренние ресурсы, чтобы справляться с неудобствами. Делая это, мы становимся сильнее и получаем преимущества.

Но если неприятности игнорировать, они не исчезнут сами собой. Когда скапливается достаточно раздражителей, случается катастрофа – катастрофа, несомненно, самопроизвольная, но зачастую ее невозможно отличить от божьей кары. Неудобства призваны нарушать наши планы, и мы готовы притворяться, что их просто нет. Катастрофы же, напротив, ломают сюжеты наших историй и сильно расшатывают эмоции. По своей природе их труднее игнорировать, но мы все равно упорно стараемся их не замечать.

Мы привыкли к неудобствам. К сожалению, мы также привыкли к катастрофам (самопроизвольным и стихийным). Люди приспособились и к мелким раздражителям, и к большим потрясениям, считая их неотъемлемой частью окружающей среды. С катастрофой, как и с неудобствами, можно справиться, но более высокой ценой. Мы научились адаптироваться и находить компромисс, но от этого масштаб бедствия может разрастись и породить сокрушительную силу.

Чем больше неудобств игнорируется в каждой отдельной катастрофе, тем вернее она спровоцирует разрушение.

За последние полвека исследователи изучили достаточное количество умственных и эмоциональных реакций, чтобы разработать общие положения теории эмоциональной регуляции. Особое внимание в этой теории уделяется тому, как человек воспринимает новизну или аномалию при обработке информации. Найдено достаточно убедительных доказательств того, что наши эмоциональные, когнитивные и поведенческие реакции на неизвестное или непредсказуемое запрограммированы – они представляют собой естественные структурные элементы самого процесса сознания. Мы невольно присматриваемся к тому, что происходит вопреки нашим предсказаниям – вопреки желаниям, выраженным в ожиданиях. Такое непроизвольное внимание составляет бо́льшую часть человеческого сознания. Это первый шаг, который мы делаем, чтобы приспособить поведение и схемы толкования бытия к миру опыта (конечно, если мы действительно делаем этот шаг), первый шаг к тому, чтобы превратить современный мир в желанное место существования.

Русские ученые – Е. Н. Соколова, О. Виноградова, А. Р. Лурия (а в последнее время и Э. Гольдберг) – выбрали во многом уникальный подход к изучению жизнедеятельности человека и стали пионерами современных исследований влияния новизны на эмоции и мышление. Скорее всего, их вдохновили работы академика Павлова, который отмечал первостепенную важность рефлекторной дуги, а также учение марксистов, расценивающее труд – созидательное действие – как черту, определяющую человека. О чем бы ни говорили отдельные прецеденты, русские ученые совершенно определенно рассматривали двигательные реакции и их абстрактные заменители как критически важный аспект нашего существования. Такая позиция исторически отличала их от западных коллег, которые считали мозг чем-то вроде компьютера – своеобразной машиной для обработки информации. Психологи, придерживающиеся этих убеждений, сосредоточили усилия на исследовании того, как мозг обрабатывает информацию, поступающую извне, как он познает объективную действительность. Русские специалисты, напротив, посвятили себя изучению роли мозга в управлении поведением и в порождении эмоций, связанных с этим поведением. Современные исследователи, проводившие опыты на животных, прежде всего Джеффри Грей [26], с поразительным успехом переняли подход российских коллег. Теперь мы знаем, по крайней мере в общих чертах, как люди реагируют на нечто неожиданное (то, что беспокоит, раздражает, пугает, подает надежду).