Вера Кольцова - История психологии. Проблемы методологии

Еще один недостаток научной теории душевных способностей состоит, по мнению Потебни, в том, что «явления представляются в ней одновременными и неподвижными членами системы» (там же). В ее основе лежит идеальная абстрактная и статичная схема, не учитывающая реальной динамики, изменений охватываемых ею явлений, их внутренней взаимосвязи, латентного и актуального состояния, тех внешних условий и влияний, которые обеспечивают их развитие. Соответственно, и человек, рисуемый опытной психологией,– это «не действительный, а какой‐то мыслимый, невозможный человек» (там же).

Наука, согласно Потебне, характеризуется следующими показателями: 1) доказательностью; 2) аналитическим методом исследования мира путем его раздробления на элементы и последующего создания системы понятий; 3) использованием понятий. В этом ее преимущества, но одновременно и источник слабости. Это приводит ученого к необходимости более глубокого рассмотрения соотношения и дифференциации научной и обыденной сфер познания.

Во‐первых, наука (определяемая им как «проза») и обыденное познание (к которому он относит искусство, поэзию) имеют специфические ниши в познаваемой реальности. Всякое деяние человека как продукт личного творчества субъективно, «хотя и условлено внешним миром», «но в этой всеобъемлющей субъективности можно разграничить объективное и субъективное и отнести к первому науку, ко второму – искусство» (там же, с. 141). В искусстве, поэзии (любой сфере обыденной мысли вообще) главное – это образ, понимаемый всегда по‐разному; в науке же нет образа, «единственный строительный материал науки есть понятие, составленное из объективированных уже в слове признаков образа» (там же, с. 142). Чем отвлеченнее наука и чем меньше она допускает личных взглядов, тем более обоснованны ее положения. И поэзия, и наука отталкиваются от действительности, имеют дело с чувственными данными, стремятся их осмыслить и систематизировать. Но поэзия как яркое проявление обыденной мысли рассматривает действительность в ее чувственном проявлении, не доискиваясь причин и доказательств возникшей картины чувственной реальности; она нечувствительна к их противоречиям. Чувственные данные – ее единственный источник. Связь образа и явления здесь не доказывается, а утверждается. Наука же – сфера доказательного мышления; она призвана не только описывать чувственный мир, но и объяснять его, вскрывать противоречия чувственных данных. Сила доказательства – мера ее истинности.

Во‐вторых, наука и обыденная мысль различаются степенью их общедоступности. Наука доступна не всем; она является уделом относительно узкой группы лиц, специально и целенаправленно занимающихся ее разработкой. Обыденное знание – компонент жизни всего народа и с этой точки зрения оно не имеет границ.

В‐третьих, отличаются и возможности науки и обыденной мысли в целостном познании мира. Потебня считает, что обыденная мысль, которая «только скользит по поверхности предметов и лишена всякой глубины», в то же время является результатом обобщения глубинных, предшествующих ей слоев знания. Не отличаясь достаточной глубиной, она при этом обладает способностью целостного отражения и описания действительности. Подтверждение этого он видит в житейском, будничном «языке простонародья», являющем «недостижимую для нас цельность миросозерцания в простолюдине. Тогда, например, как образованный человек со всех сторон окружен неразрешимыми загадками и за бессвязной дробностью явлений только предполагает их связь и гармонию, для народной поэзии эта связь действительно, осязательно существует, для нее нет незаполненных пробелов знания, нет тайн ни этой, ни загробной жизни» (там же, с. 142). Наука искусственно раздробляет мир, чтобы затем вновь сложить его в стройную систему понятий; «но эта цель удаляется по мере приближения к ней, система рушится от всякого не вошедшего в нее факта, а число фактов не может быть исчерпано» (там же, с. 141). Разрушая цельность, а значит и гармонию мира, аналитически разлагая его, наука стремится расширить пределы изучаемых явлений мира, но вместе с тем она «уменьшает значение известного по отношению к неизвестному, представляет первое только незначительным отрывком последнего» (там же, с. 142). Поэзия как вид обыденного познания восполняет недостижимую для аналитического научного познания целостность отражения мира; «указывая на эту гармонию конкретными своими образами, не требующими бесконечного множества восприятий, и заменяя единство понятия единством представления, она некоторым образом вознаграждает за несовершенство научной мысли и удовлетворяет врожденной потребности видеть везде цельное и совершенное. Назначение поэзии – не только приготовлять науку, но и временно устраивать и завершать невысоко от земли выведенное ее здание. В этом заключается давно замеченное сходство поэзии и философии» (там же, с. 141).

В‐четвертых, наука не направлена на «исцеление нравственных страданий», ее идеал – бесстрастность и объективность, она сознательно отстраняется от чувств. Отмечая это свойство науки, Потебня фактически осуществляет пророческое предвидение проблемы, волнующей сегодня многих ученых,– о противоречии объективного результата научного познания и его нравственного этического содержания. В отличие от науки, и искусство, и поэзия, и религия непосредственно обращены к проблемам нравственной жизни, служат их решению.

В‐пятых, для науки главный предмет исследования – вещь, природа. В отличие от этого искусство глубоко антропологично; его содержание «составляет не природа, а человек, т.е. то, что есть самого важного в мире для человека». Природа выступает в искусстве не как специальный предмет исследования, а как средство реализации его главной познавательной ориентации в познании человека – обращаться «внутрь себя только от внешних предметов», познавать себя «сначала только вне себя», уяснять человеческую жизнь «исподволь и посредственно» (там же, с. 148). Она служит раскрытию настроения автора и углублению познания души человека, неразрывно связана с событиями душевной жизни.

Проведенный анализ приводит автора к выводу о важности взаимодействия, взаимообогащения и взаимодополнения научной и обыденной поэтической деятельности, о том, что между ними должно существовать «известное равновесие». Наука не может ниспровергать, устранять, обесценивать обыденное знание; она должна опираться на него, развиваться в союзе с ним: «Как мифы принимают в себя научные положения, так наука не изгоняет ни поэзии, ни веры, а существует рядом с ними, хотя ведет с ними споры о границах» (там же).