Юлия Купрейкина - Храня друг другу ревность

Иллюзия эксклюзивности партнёра

(как «гаранта» привязанности)

Пожалуй, самый мощный механизм «привязанности», который мы все, разумеется, переживаем в рамках личного опыта, – это желание быть особенным, уникальным, эксклюзивным для своего любимого человека. При этом любимый человек для нас также всегда неповторим. Но является ли он «единственным», о ком мы думаем и мечтаем? Уникальность в начале отношений достигается благодаря гормональному коктейлю и каким-то другим неведомым волшебным причинам. Впоследствии любимый человек становится частью нашего особенного, исключительно индивидуального опыта. А потому он получает звание «эксклюзивный партнёр». Но ещё раз повторю – не «единственный», и значит, «эксклюзивность» – это всего лишь иллюзия. Особенных партнёров может быть много, по крайней мере – таковые могли быть «до нас», поэтому эксклюзивность скорее мечта, которой никогда не суждено будет реализоваться.

Сойти с небес на землю вынуждает нас знакомство с таким явлением, как фантазии нашего партнёра – то, к чему у нас нет доступа и какого-то более-менее действенного рычага влияния. Попросить не флиртовать с молоденькой девочкой из офиса – это можно. И скорее всего, ваш партнёр, если вы ему дороги, услышав просьбу, пойдёт вам навстречу. Но из своей головы «по требованию» – вашему или даже своему собственному – он не сможет вынуть образ привлекательного объекта. Фантазии партнёра – это та граница, которая явно даёт нам понять: за ней Другой человек… Это социальная боль от знания, что наш близкий свободен думать что хочет и желать как хочет, что он не может быть нашей собственностью, как бы мы ни старались. Он отдельный от нас человек. Если он/она думает о другом/другой, значит, может и разлюбить, обменять на другие отношения, отказаться быть рядом. И потенциально это возможно. Об этом подробно в подглавке «Повод есть всегда».

Таким образом, ревность как разновидность социальной боли – своеобразная плата (кто-то, возможно, назовёт это «данью») за то, что наш вид занял надёжное место на земле, и пока нет предпосылок, чтобы сдавать свои позиции и покидать комфортную нишу.

Если мы говорим о ревности как о чувстве, которое возникает в ответ на угрозу потерять ценные и важные отношения, на угрозу нашей привязанности («связям» по Гумилеву), то, конечно, задача по обороне и сохранению возникает не только в случае любовных и сексуальных отношений. Собственно, любые отношения, основанные на привязанности и вызывающие нашу заинтересованность, сопровождает чувство ревности. И знакомимся мы с этим чувством – верно! – в раннем детстве.

Самый яркий эпизод из моего детства – прощание с мамой в одно из воскресений, которое я проведу у бабушки. Мама и папа уезжают, а меня оставляют на неделю гостить. Потому что «гостить у бабушки» решает насущные проблемы родителей: завтра можно спокойно идти на работу, о маленькой дочке позаботятся надёжные люди, а садик – нет, в садик никак. Как только Юля попадает в садик, она начинает болеть. И маме нужно брать больничный и что-то говорить начальнику, которому уже вообще-то надоело это слушать. Так вот. Мама говорит мне: «Юлечка, останешься у бабы?» На самом деле это скорее риторический вопрос: уже всё решено, – но маме нужно получить согласие, чтобы «душа не болела». При этом у самой маленькой Юли в душе творится что-то невероятное. Она безумно хочет поехать с мамой и папой домой!

Едва ли я могу вспомнить ещё более страстное желание в своей жизни, но уже той, пятилетней, мне известно: злиться на маму нельзя и, более того, нельзя маму расстраивать, причинять ей страдание. Страдающая, расстроенная мама – это нечто совершенно ужасное, её печаль – более страшная вещь, чем собственное расстройство. Поэтому, невзирая на жуткую ревность к тому миру, в который выйдет через минуту моя мама и в котором нет места для меня, я говорю: «Мама, я не буду скучать!»

Этот эпизод мне запомнился как самый значительный опыт переживания ревности. Я ревновала маму ко всему миру! К начальнику, к подругам, к папе, к работе, к свободному месту на диване, которое могло быть моим, не будь я у бабушки, к супу, который она готовила без меня, к цветку, который поливала без меня. При этом уже тогда я понимала, что не могу шантажом и «кулаками» добиться своего. И даже «чистосердечное признание» в моей личной детской истории было мне, увы, недоступно. Я не хотела, чтобы маме было неудобно! Но как же быть? Как вернуть маму? Как вернуть её прикосновения и внимание? Приходилось думать.

Боль утраты никогда не была в моём случае поводом для отказа от отношений. Описанный опыт, само собой, пригодился мне потом и в других значимых отношениях. Возможно, и книга эта родилась именно как результат этой мыслительной деятельности.

Исследования, проведённые британским психиатром Джоном Боулби на материале детско-родительских отношений, позволяют нам сегодня лучше понимать механизмы привязанности. Боулби показал, что привязанность у человека развивается аналогично импринтингу (закреплению в памяти) у животных, посредством которого животные усваивают стимулы, порождающие их социальное поведение. В частности, детёныши животных узнают, за каким движущимся объектом им надо следовать, безошибочно находя своих родителей в стае.

Так же и человеческий ребёнок начинает с подобных примитивных фаз привязанности: зрительного и тактильного контакта, потребности быть физически рядом со значимым взрослым. По мере взросления он доходит до умения «быть» с родителем, находясь с ним на расстоянии, к отношениям партнёрства . Привязанность, начавшись в детстве, длится всю жизнь. В подростковом возрасте возникает привязанность к новым авторитетам, во взрослом – к другим взрослым и к своим детям. Так мы учимся дружбе, любви, родительству и другим видам отношений.

Казалось бы, такая мелочь – качать, брать на ручки, быть рядом, но отсутствие или скудная имитация этих действий приводит к серьёзным последствиям. В частности, Боулби, исследуя большую выборку воспитанников детских домов, был поражён неспособностью большинства из них установить в дальнейшей жизни глубокие отношения привязанности. Учёный называл этих индивидуумов «личностями, лишёнными любви», которые оказываются неспособными к любящим, продолжительным отношениям, так как у них не развилась способность к близким связям в раннем детстве, ими не был освоен «эмоциональный язык», на котором можно говорить с себе подобными.

Для большинства из нас связи с другими людьми составляют большую часть смысла существования. Верно и то, что, теряя одного из близких (не обязательно сексуального партнёра), мы теряем и значительную часть смысла. Джон Боулби писал: «Тесная привязанность к другим человеческим существам является той осью, вокруг которой вращается жизнь человеческого индивидуума, не только когда он ещё младенец, ребёнок или школьник, но и в период его отрочества, годы зрелости, и так вплоть до старости. Из этих тесных привязанностей человек черпает свои силы и житейские радости…» Если придерживаться идей теории привязанности (а на сегодня в практической психологии она является популярной и вполне состоятельной), очевидно, что боль от возможной утраты близкого человека, от которого зависит реализация потребностей и вообще выживание, будет справедлива и для отношений с родителями, детьми, друзьями и даже животными.