Полина Боттичелли - Художник должен быть счастливым

– Ты очень здорово поешь!

– Да? Спасибо, приятно слышать!

Мне всё больше нравится Лиля. Она шьёт классные платья и рисует забавные картинки. Она очень естественная и активная. И какая-то родная.

В коридоре центра подкрадываюсь к Мише Вальтеру сзади, прижимаюсь всем телом и начинаю его тискать. Слышу довольный смешок. Значит, приятно. И мне приятно пообниматься с тёплым и красивым телом. А что скрывается за этим телом? Он закрыт от меня, сидит в раковине, как тот рак. Ну что ж, его право. Большинство людей именно так и поступают ежечасно.

Я долго не могла понять, чем меня так восхищает князь Мышкин Достоевского. Несчастный, но и самый счастливый. Он видел вокруг красоту, видел в людях доброту. Красота и доброта вместе называются калокагатия! Так нам сказал преподаватель по эстетике. Калокагатия глубоко волновала Мышкина, а значит и самого Достоевского. И он не боялся говорить о чувствах и о самом важном. Люди порой обсуждают футбол и погоду, а следовало бы говорить о том, что действительно важно.

– Посмотрите на ребенка, посмотрите на божию зарю, посмотрите на травку, как она растет, посмотрите в глаза, которые на вас смотрят и вас любят…

И упал в припадке.

Как его сыграл Евгений Миронов! Никогда не забуду эту сцену.

Наверное, говорить о футболе иногда тоже имеет смысл.

Не хочу обидеть футбольных фанатов, но я до сих пор не понимаю их. У меня когда-то был замечательный парень, добрый человек и настоящий джентельмен. Он постоянно шутил и смеялся и никогда не унывал. Единственный раз за 2,5 года я видела, как он плачет. Потому что наши не вошли в финал! Он опустился на колени перед экраном телевизора, обхватил голову руками, издал утробный рёв, потом поник и горько заплакал.

– Любимый, ну ничего страшного, в следующий раз они обязательно войдут в финал!

– Ты не понимаешь. Хнык. следующий раз уже будет другой состав. Хнык. Не будет Быстрова, Не будет Аршавина… Хнык-хнык…

Не помню, какие фамилии он ещё называл.

Мне часто хочется вести себя как Мышкин. Мне хочется обнять и расцеловать кого-то малознакомого. Мне хочется начать танцевать с прохожими. Мне хочется обращать внимание людей на важные вещи.

Кстати, о танцах с прохожими. На Майорке мы с голландцем пошли покупать мне табак. Почему-то, когда были взяты билеты в Болгарию, он как будто немного смягчился ко мне. Можно подумать, я собиралась остаться у него навеки. Нет, если честно, я бы с удовольствием, Майорка – кайфовое место, и там куча богатых туристов круглый год. Наверняка они бы охотнее покупали мою одежду и сувениры, чем сибиряки.

Я всегда стараюсь не навязываться. Если я вижу, что моё присутствие нежелательно, я стараюсь избавить человека от него. Что я и делала все 5 дней. Занималась своими делами, насколько могла их себе создать. Ведь я приехала отдыхать.

Как же мы подружились с его старшей дочкой! Она похожа на эльфа. Я уже придумала ей костюм – зелёная шёлковая туника, коричневой кожи сапоги, ремень и крага. И длинный тонкий лук. Будь у меня материалы и время, я бы сделала красивый костюм.

А сын голландца – вылитый Бильбо Бэггинс в молодости. Вот была бы славная фотосессия!

Как они поживают сейчас? Неужели мы больше не увидимся?

Когда мы купили табак, я была пьяная, потому что с утра ничего не ела, зато с горя приложилась к бутылке какого-то немецкого бальзама. Я зачем-то украла куртку в секонд-хэнде, мне хотелось попробовать себя в роли воровки, наверное, испытать себя на смелость. Потом я сказала бородачу, что пошла гулять одна, и отправилась на звуки музыки.

На небольшой площади пел чернокожий парень с гитарой, под аккомпанемент барабанщика и басиста. Он пел что-то своё и продавал диски. Мне очень нравились его песни, и я танцевала. Я вышла в центр площади одна, в длинной кремовой юбке, кремовой же майке и молочно-белой новой куртке, с украшением в виде красных маков в волосах. И я кружилась и изгибалась, как змея. Я улыбалась музыкантам и прохожим, они улыбались в ответ. Кто-то кидал монеты в гитарный кофр, дети тянули ко мне руки из толпы.

Моим партнером по танцу ненадолго стал мужчина в костюме клоуна, таком адски пёстром, что резало глаз. После нескольких песен я поблагодарила музыкантов и пошла дальше. На следующей площади, у высокого собора из жёлтого камня, играли и пели другие ребята. Я потанцевала и там. Мне удалось раскрутить на парный танец седовласого мужичка.

На третьей площади играли непрерывные попурри на саксофоне и гитаре. Там я кружилась быстрее всего, в резвом темпе играла моя любимая «Besame mucho».

Мой зять рассказал мне, что эту песню сочинила шестнадцатилетняя девушка. И это единственная песня, которую она написала в своей жизни.

После третьих музыкантов я прошла ещё по улочке и присела прямо на мостовую возле мужчины, играющего на огромном глюкофоне. Космическая музыка. Я отрезвела и немного впала в какой-то транс.

Решила просто идти, куда вздумается. Увидела большие красивые цветы на каком-то вьюне, покрывающем верхушку каменной стены. Прыг! Нет, слишком высоко.

Огляделась по сторонам: никакой палки, доски, лестницы, – ничего.

Из-за угла вышел парень, рыжий, худой и ниже меня ростом.

– Вы не могли бы, пожалуйста, помочь мне взять этот цветок?

– Как?

– Я подпрыгну, а вы меня подтолкнёте вверх.

– OK, давайте попробуем.

С третьей попытки нам удаётся. Парень молодец, лишних вопросов не задавал, помог и пошёл дальше.

Какой крутой цветок! Я воткнула его за ухо в распущенные волосы и продолжила гулять по узким улочкам с улыбкой на лице. Со мной поздоровался парнишка арабской внешности, жестом пригласил сесть за столик уютной уличной кафешки.

– Кофе?

– Да, капучино, пожалуйста.

Официант приносит два капучино, мы знакомимся. Парень утверждает, что родился и живёт в Лондоне, хотя по-английски говорит хуже меня.

– А на каком языке ты говоришь бегло?

– На хинди.

Амит идёт расплатиться за кофе, а я в это время встаю и убегаю в подворотню.

Уже забыв о нём, плыву между домов, разглядывая кактусы и цветы, растущие в горшках на окнах жилых домов.

Внезапно меня догоняет Амит. Вот привязался! Хоть бы что-то интересное сказал, а то всё мне приходится оживлять беседу. Ладно, пёс с тобой, давай погуляем.

Он берет меня за талию и лезет целоваться. Я отворачиваю лицо и говорю, что сейчас не хочу. Проходим мимо старинного фикуса, с которым я хотела сфотографироваться, и всё не было фотографа. Ну хоть какая-то польза от тебя, Амитушка. Я прошу его сфотать меня там и сям, на батуте и у собора. Возле собора стоит несчастная лошадь с торчащими рёбрами и потухшим взглядом. Я глажу её по морде и вижу, что из грустного карего глаза катится большая слеза. Я достаю цветок из волос и даю лошади, цветок вмиг исчезает в её мягких губах.