Надежда Кагарманова - Синергетическая модель человека. Феномен человека в западном познании

Думается, что все вышесказанное является достаточным основанием для того, чтобы общую совокупность функциональных систем человека, представляемую в виде целостного энергоинформационного образования, которое с точки зрения психологии трактуется как психика, а с точки зрения философии – как сознание или душа, считать второй частью создаваемой модели человека.

3.1. Труд или созерцание создало человека?

В связи с тем, что одна часть модели человека была обозначена как тело, а вторая как душа, можно предположить, что третья часть будет определена как дух.

Необходимо заметить, что для понимания человека эта часть имеет особое значение, так как рассмотренная выше теория функциональных систем П. К. Анохина в своем объяснении организации живых систем не акцентирует внимание на проблеме специфики человека, то есть не отвечает на вопрос: в чем заключается принципиальное отличие человека от животного?

По этой причине именно третья часть должна сыграть ключевую роль в осмыслении уникальной по своему характеру природы человека. Данное условие требует несколько иного подхода к описанию заключительной части формируемой модели. Речь идет о необходимости привлечения к рассмотрению интересующего нас вопроса антропологической проблематики, то есть обращения уже не к естественнонаучной, а к гуманитарной сфере научного знания.

Согласно сложившимся в науке представлениям, роль фактора, выделяющего человека из мира животных, играет социальный фактор. Наиболее фундаментальной и влиятельной теорией в области антропосоциогенеза является теория марксизма. Доказательством социально-биологической эволюции человека служит выдвинутая Ф. Энгельсом гипотеза о роли труда в процессе исторического развития человека, согласно которой человек трактуется как существо разумно-деятельное, а факт становления человеческого общества – как продукт трудовой деятельности всех предшествующих поколений. По мнению Ф. Энгельса, труд является основным фактором человеческой эволюции [116, т. 20].

Однако XX век, заметно ускоривший процесс развития человечества, заставил усомниться в том, что именно трудовая деятельность служит основой человеческого в человеке. Так, например, немецкий философ культуры А. Швейцер, отмечавший высокий уровень активизма стран западного мира, писал, что все убыстряющееся движение трудовых и социальных процессов не только не способствует прогрессу человека, но и действует на него крайне отрицательно. По мнению ученого, интенсификация труда и резкое увеличение темпов общественного развития приводят к тому, что многие люди начинают чувствовать себя просто рабочей силой и жить, не испытывая потребности проявлять себя в качестве самодостаточной, творческой личности. Ставшая обычной сверхзанятость приводит к тому, что человек теряет способность задаваться вопросами, выходящими за рамки его повседневных дел и потребностей. Он стремится лишь «не выпасть» из непрерывно ускоряющегося потока социальных событий. В результате, делает вывод А. Швейцер, собственно человеческое начало в человеке мелеет, скудеет, деградирует [194].

Русский философ Н. А. Бердяев, анализируя причины этого явления, писал: «Исключительный динамизм, непрерывный активизм или растерзывают человека, или превращают его в механизм <���…> человек должен периодически приходить к моментам созерцания, испытывать благодатный отдых созерцания» [32, с. 223]. Позднее советский психолог и философ С. Л. Рубинштейн также отмечал, что «величие человека, его активность проявляются не только в деянии, но и в созерцании, в умении постичь и правильно отнестись ко Вселенной, к миру, к бытию» [143, с. 339—340].

Итак, оба мыслителя при характеристике человека упоминают слово «созерцание». «Философский энциклопедический словарь» (1989) трактует это слово следующим образом: созерцание – это «непосредственное отношение сознания к предмету. Психологически созерцание описывается как целостно-интуитивное, не дискурсивное погружение в предмет, вплоть до эмпатического слияния с ним» [180, с. 596].

Из этого следует, что созерцание – это установление прямой, непосредственной связи человека с природой, людьми, со всем, что его окружает. Переживаемое как интимное, глубоко сокровенное чувство, созерцание напоминает тайный диалог, в котором участвуют только двое: человек и мир. По словам А. Экзюпери, «тот, кто возвысился до созерцания, становится зерном. Тот, кому открывается некая истина, тащит другого за рукав, чтобы посвятить в эту истину и его… Мы слишком долго обманывались относительно роли интеллекта. Мы пренебрегали сущностью человека…» [162, с. 321].

С. Л. Рубинштейн объяснял этот феномен всеобщего заблуждения тем, что «отправной пункт открытия бытия, реального существования – в чувственности, а не в мышлении (мышление производно, и оперирует оно сущностями, а не существованием как таковым). Первоначальное открытие бытия человеком – это прерогатива чувственного» [141, c. 283].

По мнению ученого, чувство связи с миром и ощущение себя частью этого мира, более того, частью, осознающей это, – величайшее переживание, доступное только человеку. С. Л. Рубинштейн считал данный факт принципиально важным в понимании человеческой природы. Он отмечал: «Человек выступает как часть бытия сущего, осознающего в принципе все бытие. Это капитальный факт в структуре сущего, в его общей характеристике: осознающий – значит, как-то охватывающий все бытие, созерцанием его постигающий, в него проникающий, часть, охватывающая целое. В этом своеобразие человека и его место и роль во Вселенной, включающей человека» [141, с. 276].

С. Л. Рубинштейн определил созерцание как способ познания, который противостоит другому, более привычному – активному – способу. Противопоставление созерцания и деятельности ученый объяснял особым характером отношения человека к миру в процессе созерцания, характером, освобожденным от всякой утилитарности. Чувства, переживаемые человеком в процессе созерцания, исключают оценку какой-либо пользы или выгоды, напротив, они указывают на некритичное отношение к окружающему, полное его приятие, эмпатическое желание приблизиться к нему, слиться с ним. Эти чувства создают условия для равноправного взаимодействия субъекта и объекта, элиминируя неравнозначность ситуации, столь характерную для традиционной познавательной схемы. Именно отсутствие влияния субъекта на объект, отрицание какого-либо целенаправленного воздействия на него ставит созерцание в оппозицию к привычному деятельностному способу познания.