Андрей Пузырей - Психология. Психотехника. Психагогика

Так вот, вслед за Декартом и на примере его же, Декарта, собственной мысли Мераб Константинович пытается показать, что мысль – это всегда абсолютно конкретный отклик на каждый раз уникальную ситуацию, причем отклик – здесь-и-теперь.

С одной только, но решающей оговоркой, с одной решающей и непростой для понимания тонкостью, попытка ухватить которую как будто бы с неизбежностью ведет к «порочному кругу».

То, на что тут в ситуации откликается мысль, и даже само «видение» или понимание ситуации, которому мысль пытается со-ответствовать, – оно само, конечно же, не «предшествует» – как нечто наличное – этому на нее ответу, не предшествует мысли, но только уже внутри и через мысль, через этот «ответ», впервые и устанавливается!

Это кажется чем-то «противным» всякому рациональному пониманию, абсолютно невозможным, немыслимым, парализующим ум, недопустимой в нем ошибкой – «паралогизмом» разума, сказал бы Кант, – «отвечать» ведь, казалось бы, можно лишь на то, что уже существует – до и независимо от этого ответа, – что уже налично.

То же можно сказать и иначе. Мысль – это конкретный и здесь-и-теперь отклик на уникальную ситуацию. Но, опять же, парадоксальным образом – напомню недавний разговор о Мишеле Фуко, о его не менее парадоксальной на первый взгляд идее «истории настоящего», или «генеалогии», – мысль это есть отклик не на текущее и преходящее в ситуации как таковое, но – на «настоящее» – в смысле Фуко, – то есть как раз на непреходящее, или «вечное», – как говорит Фуко вслед за Бодлером, – в ситуации, в преходящем.

Теперь же, с учетом только что сказанного, следовало бы добавить: отклик на «настоящее», которое само этим «на него» откликом, то есть – мыслью, – впервые как таковое и «вы-слушивается», «при-водится к» существованию или, как говорил Мераб Константинович: «в» существование (хотя, быть может, лучше всего было бы говорить: «к присутствию»).

Мысль есть всегда такой отклик на ситуацию, который достигает непреходящего, что значит – реальности.

Конечно же, понятие «непреходящего», или «вечного», – как, впрочем, и все другие понятия, включая и понятие «реальности», – должны быть при этом введены заново: не просто даже прежний смысл их должен быть изменен, но самая их возможность должна быть восстановлена заново на новом основании. Поскольку в прежнем понимании они оказываются полностью лишенными смысла.

Положим, «вечное» нельзя уже представлять себе как пребывающую где-то, всегда себе равную вещь, – положим, как нечто, существующее вне времени или имеющее бесконечную длительность. Поскольку «вечное», или лучше все-таки: «непреходящее», парадоксальным образом оказывается не просто совместимым, но существенно, внутренне сопряженным с ситуативностью, незаместимостью, неповторимостью, уникальностью – с со-бытийностью самого «настоящего», равно как и откликающейся на него и его «вы-слушивающей», позволяющей ему установиться, исполниться, с-быться – мысли.

Казалось бы, как может быть непреходящим, или имеющим непреходящее значение, нечто, происходящее только здесь-и-теперь, вот в этой уникальной ситуации, которая никогда не повторится, не может повториться? Оказывается, однако, что в действительности, напротив, непреходящее значение имеют именно такие, и только они – однократные и уникальные события. Так же как, положим, общезначимостью и вообще: коммуницируемостью, как выясняется, обладают и только и могут обладать события, происходящие в топосах незаместимости и неразделимости. Как, в конце концов, и вообще: тем, что есть, существует, реальностью оказывается то, и только оно, что впервые только и устанавливается в присутствии «в» и «через» открывающий ему дорогу на него отклик, то есть – «виртуальное»!

Можно было бы сказать одним словом, если бы и его при этом не пришлось употребить в совершенно новом смысле: непреходящим значением, общезначимостью, коммуницируемостью и реальностью обладают – «исторические» – со-бытия.

Вы помните, как на одном из наших занятий, в связи с чьим-то вопросом, нам пришлось обратиться к некоторым ситуациям, о которых идет речь в евангелиях.

Слова, которые говорит Христос, он говорит всегда ситуативно: он говорит их всегда здесь-и-теперь, по отношению вот к этой уникальной ситуации, говорит в прямом обращении вот к этому человеку, вот в этом его незаместимом положении, – положении, в которое эти слова Христа, будучи услышаны, впервые человека и ставят, позволяют занять, позволяют ему пройти туда, где вместо и кроме него никто не может быть, пройти в ту точку – это, как вы понимаете, и есть «точка свободы» – «из-откуда» он только и может на это обращение к нему Христа ответить и стоя где он ни с кем этот свой ответ, эту свою при-званность и от-ветственность не может разделить.

«Призванность», «призвание» или «судьба» человека, как мы тогда говорили, и обретается человеком внутри такого, ни с кем неразделимого отклика на это, незаместимо к нему обращенное слово. С ними, стало быть, человеку всегда еще нужно воссоединиться, их «достичь».

Мы говорили тогда, что нечто подобное, как бы вызывающе это ни звучало, должен делать и психотерапевт: должен пытаться помочь другому найти путь, помочь пройти в эти «топосы незаместимости», или – свободы, – туда, где только он и сможет и где только он может сделать то, что должен сделать: совершить поступок. Помочь своим словом, действием, своим присутствием, наконец – и даже, быть может, прежде всего. Не «воздействием», не манипулированием, конечно.

Так вот, евангельское слово обладает непреходящим через века и тысячелетия значением: оно и сегодня и для каждого значимо, – его и сегодня можно слышать, и через тысячу лет. И это при том, а по сути следовало бы сказать: и это именно благодаря тому, что слово это – не только тогда, когда оно было однажды сказано, но и всякий раз, когда оно оказывается услышанным, – всегда говорится в некой уникальной, однократной, не допускающей ни воспроизведения, ни непосредственного дления во времени ситуации, и говорится каждый раз лично вот этому, в его незаместимом положении, человеку.

Как это возможно? Как возможна эта «поверх» ситуаций, «поверх» пространства и времени общезначимостъ этих, всегда ситуативных слов? Как возможно, что слова, сказанные лично кому-то и когда-то, имеют столь же прямое значение и для меня сейчас, в моей совершенно иной и незаместимо уникальной ситуации? Больше того: как возможно, что они и для меня-то сейчас могут иметь значение лишь в силу того, что они и тогда – другому, и мне – сейчас говорятся именно ситуативно и незаместимо лично?! И что лишь поскольку эти слова и для меня – сегодня оказываются тем, что здесь-и-теперь открывает мне возможность пройти в топос незаместимости, откуда – в ответ – мое сердце может повернуться, моя мысль может выполниться или мой поступок свершиться – безосновно и единственно возможным образом, – лишь поскольку, иначе говоря, они для меня – сегодня открывают возможность свободы, – лишь постольку и я их, эти сказанные две тысячи лет назад слова, вообще только и могу слышать, только в силу этого и я – сегодня могу встретиться, быть в со-бытии-говорящему их, сказавшему их две тысячи лет назад. «Христос впереди евангелия»!

М.М.:А как обстоят дела? Сейчас вглядимся в этот трактат.

Читать дальше