Андрей Пузырей - Психология. Психотехника. Психагогика

Почему? Во-первых, потому, что каждая система психотехнического действия, даже каждый акт осуществления такого действия оказываются предельно индивидуальными. И обычные практико-методические знания, которые получаются в одной системе, оказываются в принципе непереносимыми в другую. Все оказывается предельно ситуативным. Каждый, кто участвовал в тех же тренинговых группах или в тех или иных практиках «стимуляции творчества», не может не согласиться, что происходящее там – каждый раз уникально, что оно происходит «здесь и теперь» и повторить его, воспроизвести невозможно. «Мастером» мы и называем человека, который предельно четко улавливает особенности ситуации и предельно точно и адекватно «по ситуации» и действует.

Мастер, конечно, накапливает опыт. Когда он проведет 25 групп, он скорее всего будет действовать более эффективно, чем после проведения двух. Хотя некоторые, даже самые крупные практики, отрицают это. Так, например, Роджерс в своей книге о группах ( Rogers , 1970) прямо говорит о том, что он – крупнейший в мире авторитет в этой области – гораздо чаще, чем начинающий «ведущий», оказывается в положении, когда не знает, что делать; и какой-нибудь начинающий «ведущий» зачастую более эффективно находит выход в ситуации, чем он.

Но даже если допустить, что накапливание индивидуального опыта такого «ведущего» или участника группы и происходит, то передать этот опыт за границы непосредственных участников группы – передать его через знание – оказывается невозможным. Если рассказывать о групповых занятиях тем, кто никогда не был в группе, – тем, кто никогда не имел этого опыта изнутри, то рассказ этот производит, как правило, странное впечатление. Слушатели не могут даже понять, как это серьезные люди, с серьезными задачами – вплоть до задач своего личностного развития – могут играть в эти «детские» игры. Ибо, по рассказам, группы представляются совершенно никчемным и совершенно никуда не ведущим занятием, и после того, как участники рассказали, чем они занимались, кажется, что они скорее всего обманывают, с таким пафосом говоря о том, как много они получили из опыта групповой работы. Если в данном случае давать обычные описания естественнонаучного типа, то есть описывать процессы в группах как естественно протекающие по определенным законам процессы, то такое описание оказывается совершенно неспособным передать опыт работы группы.

Однако если перейти к выработке и использованию некоторого иного типа знаний – знаний, которые выступают не в функции пассивного «отражения» жизни некоторого естественно существующего объекта, но – в особой инструментальной – психотехнической функции, то есть знаний, существующих прежде всего внутри самой же этой психотехнической практики, знаний, позволяющих получить особого рода – «экстеризованные» в знаниях – формы существования самого изучаемого процесса, знаний, в которых соответствующая психотехническая практика живет и осуществляется, только через них и благодаря им существуя, – то в такого типа знаниях можно уже будет не только фиксировать опыт этих практик и пытаться обеспечить его передачу, но, быть может, также – с опорой на них – пытаться решать задачу направленного развития практик.

Заключение. На пути к конкретной психологии человека

Разделяемый большинством исследователей творчества Выготского предрассудок (который по убеждению этих исследователей является выражением действительно исторической точки зрения на его концепцию) состоит в том, чтобы рассматривать культурно-историческую теорию как шаг на пути к чему-то другому в контексте «непрерывного прогресса психологической науки». Это могут быть отдельные идеи и достижения современной психологии или же та или иная современная концепция в целом (скажем, «общепсихологическая теория деятельности» или «теория планомерного формирования умственных действий»). Чрезвычайно характерны в этом отношении некоторые работы, представленные в сборнике материалов конференции по Выготскому (Научное творчество Л.С. Выготского, 1981).

Между тем проницательными исследователями творчества Выготского все чаще фиксируется «неравномощность» культурно-исторической теории и тех концепций, «ступенькой» к которым она якобы является. Неравномощность – в пользу первой. Так, В.В. Давыдов ( Davydow , 1982), рассматривая отношение между культурно-исторической теорией и общепсихологической теорией деятельности, ставит под вопрос расхожее представление о теории деятельности как о теории, в которой основные идеи культурно-исторической психологии Выготского получили якобы свое современное развитие и разработку, резонно обращая внимание на то, парадоксальное с этой точки зрения обстоятельство, что в рамках этой «более развитой» теории (равно как, добавили бы мы, и в рамках других современных общепсихологических концепций) не оказывается, в частности, достаточных категориальных средств для адекватного анализа ее «предтечи», в силу чего в данном случае не удается применить методологический принцип «обратного хода», в соответствии с которым, как известно, «анатомия человека оказывается ключом к пониманию анатомии обезьяны». Культурно-историческая теория не есть такая «обезьяна» на пути к какой-нибудь современной теории, но – в лучшем для них случае – она должна рассматриваться как современный им «человек».