Джо Марчант - Сила самовнушения. Как наш разум влияет на тело. Наука и вымысел

«Вот уже десять лет я даже не сомневаюсь, что среда неким образом сказывается на длине теломер», – говорит Мэри Арманиос, изучающая нарушения в теломерах при медицинском институте Джона Хопкинса в Балтиморе, штат Мериленд {213}.

У людей с укороченными теломерами чаще отмечаются стрессогенные заболевания: диабет, сердечная патология, болезнь Альцгеймера и инсульт, – а умирают они в более молодом возрасте {214}. Большим вопросом для ученых стало следующее: влияют ли короткие теломеры на заболеваемость и смертность напрямую или сами являются лишь безобидным побочным эффектом возрастных нарушений. Серьезно поврежденные теломеры явно подрывают здоровье. Арманиос наблюдает за лицами с генетическими нарушениями и значительно укороченными теломерами; все они страдают от ускоренного старения и органной недостаточности {215}. Но ей нужно выяснить значимость изменений меньших, стрессогенных; особенно потому, что длина теломер вообще весьма изменчива.

С другой стороны, Блэкберн говорит, что все больше убеждается в важности психологических факторов. По ее словам, при генетических мутациях, укорачивающих теломеры в степени меньшей, чем наблюдается в крайних случаях, которые изучает Арманиос, риск развития хронических заболеваний все равно бывает выше {216}. А вариации в длине теломер, равные тем, что вызваны стрессом, как будто прогнозируют состояние здоровья в будущем даже после учета традиционных факторов риска, как то индекс массы тела или уровень сахара в крови {217}.

Связь со старением не удивляет Лизу. Через четыре года после выявления аутизма у ее сына я спрашиваю, повлиял ли на нее стресс физически. Она отвечает утвердительно. Ей сорок два; волосы того же светло-каштанового оттенка, что у Брендона. «Но за последние три года они вдруг поседели».

Я долго еду из Атланты, штат Джорджия, на восток и потом на юг, пока город не остается далеко позади; вокруг меня сосны, меж которыми пробиваются косые солнечные лучи, рассылающие по шоссе полосы, как у зебры. По радио поет Том Петти, а в небесах парят хищные птицы, высматривая обильную дорожную убоину.

Через пару часов я достигаю окрестностей городка под названием Милледжевилль. Дороги распадаются на узкие проезды с запущенными обочинами, и все вокруг выглядит заброшенным. За проволочными изгородями – ветхие деревянные дома и сколько-то трейлеров с выставленными наружу пластиковыми стульями. В какой-то момент навигатор сообщает, что впереди тупик. Шоссе переходит в грунтовку, которая рассеивается среди деревьев, и я оказываюсь перед крашеным белым зданием с крохотными окнами и деревянными опорами.

Милледжевилль расположен на серповидной полосе земли в юго-восточном регионе США, которую неофициально именуют «черным поясом». В XIX веке это название возникло из-за необычно плодородного чернозема, и здесь разместились хлопковые плантации, где трудились рабы. В дальнейшем название стало отражать высокую долю афроамериканского населения, которая в этих краях обычно превышает 50 %.

Многие проживают здесь в ужасающей нищете. «Черный пояс» имеет всего 300 миль в длину и 25 в ширину, но приютил около трети американской бедноты. Район отличается убогими домостроением, образованием и транспортной системой, а также высокими преступностью и безработицей – всеми бедами, что непропорционально терпит афроамериканское население {218}.

Согласно психологу университета Джорджии Джин Броди, которая изучает состояние здоровья жителей «черного пояса», у последних подчас отмечаются высочайшие по стране уровни заболеваемости рядом хронических болезней, включая сердечную патологию, диабет, инсульты и рак. Оказывается, стресс поражает не только отдельных людей. В местах, подобных Милледжевиллю, он подрывает здоровье целых популяций {219}.

Мне хочется понять здешнюю жизнь, и Броди связала меня с рядом местных жителей, включая Сьюзен. Добравшись наконец до пункта назначения, я вижу прочное кирпичное бунгало – лучший дом на улице – с кирпичным крыльцом спереди и кирпичным патио сзади. Порхают синешейки и красные кардиналы. В просторном дворе приютился побитый пикап и сложены опять же кирпичи; двор продолжается непосредственно в лес. Впоследствии Сьюзен рассказывает, что сюда постоянно заглядывают койоты, а также лисы, кролики и дикие индейки.

Она открывает дверь, держа на руках возбужденную белую собачку. «Мы в разгаре уборки», – извиняется она, провожая меня по захламленному коридору в опрятную гостиную. На одной стене – огромное зеркало в узорной оправе, на другой – две миниатюрные сувенирные золотые скрипки. Есть пушистый бирюзовый ковер и бахромчатые подушки; полки заставлены семейными фотографиями и хрусталем.

У Сьюзен короткие седые волосы и ни следа косметики. Она буднично одета в ярко-розовые брюки для спортивной ходьбы и мешковатую футболку с логотипом «Georgia College Bobcats». Голос при приветствии низкий и зычный.

Она сообщает, что выросла в Милледжевилле, в «проходном доме» (название связано с тем, что здание целиком просматривается насквозь) с туалетом на улице и двумя водными колонками, тоже снаружи, на девять семей. «У нас была огромная черная кастрюля, чтобы греть воду», – вспоминает она. Они сами делали мыло, а из обрезков свинины варили зельц. Жила Сьюзен с дедом и бабкой. «Я знала родителей, – говорит она, – но и только, чужие люди». Дед баловал ее, но бабушка держала в черном теле. Многие ее друзья пропускали школу и шли собирать хлопок – Сьюзен хотела с ними, но бабушка запретила. «Сказала, что это сожрет всю кожу вокруг ногтей и испортит руки».

Ныне Сьюзен – видный член местной общины, она церковный активист и помогает в местном детском центре. С мужем Джорджем она прожила пятьдесят лет. Понятно, что им пришлось попотеть за то, что они имеют. Джордж, по ее словам, сам выстроил этот дом из кирпичей, взятых от других, снесенных зданий. Она показывает огромный камин, сделанный из кирпичей, которые остались от дома ее детства.

Когда я спрашиваю о сегодняшней жизни в Милледжевилле, она сетует на безработицу. От земледелия давно ничего не осталось, и она видит, что большинство местных крупных работодателей тоже исчезли: «Mohawk» – там делали ковровое волокно; производственная компания «JP Steven»; «Oconee Brick». Молодежь в основном сдалась. «К колледжу она не готова, – говорит Сьюзен. – Легкие деньги – вот все, что нужно». Весь район «испорчен наркотиками».

Местные трудности отражены в официальной статистике. Более половины детей-афроамериканцев на сельском Юге живет в нищете, и большинство из них растет в неполных семьях. Броди говорит, что малый доход, быть может, здесь переносится еще тяжелее, чем в окрестных городах: без машины никуда не доедешь, рабочих мест нет, молодежи нечем заняться. Молодежное пьянство (и его последствия – неуспеваемость, плохое поведение и рискованный секс) в сельской местности нарастает быстрее, чем в городах, и сельские чернокожие подростки теперь пьют столько же, если не больше, сколько их городские сверстники {220}.