Марина Москвина - Учись видеть. Уроки творческих взлетов

Мастерская художника Дмитрия Шагина. Истрепанные кисти, полувысохшие тюбики красок, банки, кружки, растворитель, граненый стакан в подстаканнике – безалаберное митьковское бытие. И веселые матросы на почти законченной картине. Все эти предметы и сама атмосфера снимка говорят о том, что где-то здесь, за пределами фотографии, присутствует сам художник.

Мы ходили к народному художнику России, членкору Российской академии художеств Евгению Григорьевичу Монину и кричали под окнами его мастерской в Чистом переулке:

– Женя! Женя!

Он вышел к нам, повел к себе наверх, на второй этаж, и мы ахнули, сколько там было у него в мастерской разных необходимых вещей: старых овечьих ножниц, железных безменов, пенсне со стеклышками и без, молотков, прожженных и продымленных котелков, чайников, самоваров, голландских сигар, огромных зубастых пил и даже чучел щучьих голов, может быть, пойманных самим Евгением Мониным. Стены в несколько рядов увешаны картинами, на столах всё кисточки в банках, толстые, тонкие, краски – акварель и гуашь…

Не много можно назвать художников, так бесконечно любивших искусство книжной иллюстрации, как Евгений Монин. Любая его книга сразу узнавалась по какой-то особенной расположенности к архитектуре, сочетанию точных исторических деталей с придуманным цветом, как бы летящей на ветру линии, мягкому юмору… Все это создало неповторимый «монинский» стиль рисования.

Он проиллюстрировал больше ста книг, нарисовал почти все книги Якова Акима, Юлиана Тувима «Письмо ко всем детям планеты по одному очень важному делу», Маршака, Чуковского, им оформлены русские, итальянские, английские, армянские, французские сказки – Шарля Перро, Андерсена, братьев Гримм…

Да и сам Евгений Монин был волшебником. Жаль, что его больше нет с нами на Земле.

А незабываемый поход в мастерскую художника Леонида Тишкова?! Помните его странные Существа, состоящие из маленькой головы и большой ноги, – Даблоиды? Черных бархатных водолазов со светящимися головами. С большой любовью сшитые бархатное сердце, усыпанное полудрагоценными каменьями, бархатную печень в цветах и многометровые велюровые желудочно-кишечные тракты, расшитые золотым бисером и блестками, похожие на Млечный Путь, уходящий в бесконечность. Его грандиозную живописную картину «Ангел и инопланетянин»…

А сны гигантского «дедушки», лежащего на длинной кровати, прикрыв глаза, и висящие на спинке этой кровати белые ангельские крылья вдохновили Пашу Мельникова на такую историю:

Я пришел домой после тяжелого трудового дня. Повесил крылья на спинку кровати, лег и заснул.

Я иду по заснеженному полю. Холодно. Очень холодно. Я подхожу к горе. Лезу на гору. Тяжело. Очень тяжело и холодно. Солнце медленно спускается вниз. Ниже, ниже – и, заходя за край моей кровати, попадает в хрустальную вазу. Вот теперь оно там. Теперь все будет хорошо.

Ну вот, опять кто-то заходит и начинается:

– Ой, какой длинный!

– А что это за штора на стене? (На тюлевой занавеске над спящим мы видим его призрачные сны.)

– А разве бывает такая длинная кровать???

Что им всем надо от меня, черт возьми! Не дадут спокойно поспать простому рядовому ангелу…

Мы установили камеру на штатив и приступили к съемкам. Лёня выстроил кадр. Моя задача была этот кадр удержать, не отхватив у снежного ангела ни головы, ни ног, чтоб он целиком поместился на экране. Немного неба над головой, рельеф скалы под сандалиями, метелки пожелтевших трав, колышущихся на ветру, дальние гряды гор, тяжелые облака, ползущие по горизонту…

– Мотор! – скомандовал Лёня.

Я нажала на кнопку.

Лёня начал раскачиваться, медленно склоняясь вперед, весь собрался, сосредоточился и очертя голову кинулся с отрога. Как гордый аэроплан, полетел он, раскинув руки, взмахнув крылами. Этого нет на фотографии, но подразумевается.

Снимок отсылает нас в будущее, к грядущему полету.

Мы с вами посетили несколько (!!!) музеев Пушкина в Москве. В мягких тапочках скользили по начищенному паркету, разглядывали подлинные черновики «Евгения Онегина», какая там кипела работа над словом – ой-ой-ой! И под стеклом реликвия – обгрызенные Пушкиным гусиные перья!!! Еще мне понравился ночной чепчик Нащокина, друга Пушкина, – весь в кружевах!

Мы посетили музей-квартиру Шаляпина (кстати, моя бабушка до революции работала у него здесь, на Садовом кольце, медсестрой), музей Леса и Музей фонарей!.. Выставку старинных граммофонов и виниловых грампластинок!.. Политехнический музей. Большой Манеж, Малый Манеж, Пушкинский музей на Волхонке. Музей личных коллекций. Выставку фотографий старинных московских домов и церквей и разных прекрасных зданий, разрушенных в Москве, – это было в Музее Андрея Сахарова. (Помните, стояла золотая осень, и этот парк – с осыпавшейся листвой? Какое дерево росло на углу около музея? Вспоминайте, вспоминайте!.. Ну и что же, что листья облетели? Они ведь лежали под деревом… Позор, никто не вспомнил. Какая невнимательность! Это была старая-престарая ветла.)

А до чего все были потрясены выставкой художников, которые предприняли беспримерное путешествие в Непал – Тибет – столицу Тибета Лхасу. Тибетским пением Леши Тегина под трубы и барабаны. А также документальным фильмом «Снежный ангел» с Лёней Тишковым в главной роли.

Вот рассказ Ани Голиковой о нашем с вами походе в Малый Манеж на выставку этих путешественников, живописцев и фотографов, писателей, изобретателей движущихся скульптур, странных музыкантов…

Малый Манеж приземистый, как из сказки, терем, в котором, кажется, не уместилось бы и несколько невысоких комнат. Но внутри оказалась целая белоснежная Вселенная под прозрачными сводами из стекла.

На какое-то мгновение я потеряла всякую власть над пространством. Со всех сторон пустынного зала глядели исполины гор. В плоской пустоте стен открылись окна – прозрения разных отчаянных искателей красоты. Это окна в Тибет.

Из одного видны – в непостижимой своей многомерности – сразу шесть вершин. Нет, на самом деле одна гора меняет свои одежды в вечном светопреставлении. Во втором видно, как свет постепенно поднимается от ее подножия до самых вершин и окрашивает на ее теле деревья, глазницы водоемов, людей вместе с их жилищами всеми цветами счастья.

Смуглые аборигены оставляют на камнях, как в раскрытой книге, свои обращения к Аннапурне – яркие рисунки-символы похожи на граффити.