Марина Москвина - Учись видеть. Уроки творческих взлетов

Чьи бы вы ни раскрыли дневники, я имею в виду те, что автор доверил читателю, перед вами возникнет личность, неповторимая интонация, особая стилистика… Хоть возьмите «Записные книжки» Ильи Ильфа, автора «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» (Ильф и Петров); тома с письмами Чехова; письма, дневники, записные книжки журналиста, артиста, барда Юрия Визбора; письма и дневники поэта, сценариста, режиссера Геннадия Шпаликова (фильмы «Долгая счастливая жизнь», «Застава Ильича», «Я шагаю по Москве», «Я родом из детства», «Стеклянная гармоника», «Ты и я»… – один другого лучше. А стихи!) или «Дневник на клочках» мировой актрисы Фаины Раневской.

Очень вы удивитесь, прочитав книгу «И была жизнь…» самодеятельного художника Ивана Егоровича Селиванова. Фактически наш современник, а речь у него, весь склад ума, художественный взгляд на жизнь – каких-то стародавних времен. Из его дневников, писем, картин, полуфантастических-полуреальных зарисовок возникает обыкновенная судьба – деревенский Север, беднота, странничество, тяжелые работы, полная незащищенность. Жизнь эту продувают насквозь холодные ветры, заливают дожди, заваливают снега… Разлука с единственным близким человеком, одинокая старость, дом престарелых…

Но какой необыкновенный взгляд у Селиванова Ивана Егоровича на мир и на свое пребывание в мире. Все привлекает его внимание: каждое лицо, предмет, ко всему относился он до скончания дней с трепетом и почитанием.

Его книгу не сравню я ни с одним захватывающим детективом или любовным романом, все меркнет перед волнующей глубиной этого простого и безыскусного рассказа:

«Я только что из деревни, окунулся в большой губернский город. В поисках счастья. Счастье – где ты есть? Почему ко мне не подходишь? Иль ты боишься меня? Все мои мечты и помыслы: подойди же, счастье, ко мне. Хотя бы мне увидеть вас в лицо – ваш образ. Может, я с тобой подружился, и обнял бы тебя, и расцеловал бы тебя, а ты все же боишься меня. Ты, счастье, – человек всеобъемлющий, всезнающий».

«Решил сегодня я пойти на вольный воздух погулять. Очистить легкие от всякой пыли… Открыл я дверь избы своей. Совсем другой вдыхаю воздух. И как бы радуется грудь, смеются легкие. Улыбается весь божий свет».

«Мечтал я с вечера, что завтра буду делать. Возьму ведро, открою погреб. Накладу картошки, промою, а потом подумаю, что я приготовлю. Сварю в мундире я картошку, может, пюре сделаю, а может, суп-похлебку сготовлю – что сумею. Что сварю – тем и питаться буду. Если нет картошки и нет копейки про запас, дело плохо. Иди в магазин, купи хлеба… Отрежь от булочки кусочек, возьми соли. Солью посоли хлебушко, водичкой мутной запивай из-под снега».

«Здравствуй, Петя (текст в книге около его картины «Петух». – М.М. )! Я к тебе. Принес гостинца. Смотрю давно я на тебя. Стар ты стал, красу младую потерял. Пока живи, не умирай, красавец мой, тебя храню, как особую реликвию красоты твоей. Твоя красота на полотне снята мной уже давно. Известна в Лондоне людям. Не погасла слава о тебе. Ты будешь жить на полотне, пока полотно не развалится и краски не померкнут».

«Люблю я карих лошадей».

«Любовь – необъяснимое дело, и об ней слишком много разговоров, я не хочу в них вдаваться. Считаю, любовь зарождается от душевного взаимопонимания. Хорошие отношения, когда каждый знает, что другой не покинет его. Это и есть любовь».

«Считаю за счастье быть независимым от других. Пусть будет в избушке моей неуютно и грязно, это неважно. За важность посчитаю зимою в избушке моей тепло. Подобных мне мужиков и старух сколько угодно на всей земной коре».

Емкое слово у Ивана Егоровича Селиванова, колоритное, насыщенное. Могучая интонация. Пристальное внимание ко всему. И в слове, и в рисунке, и в живописи. Есть чему поучиться нашему брату. А он и пишет:

«Предлагаю каждому читателю читать писанину мою со вниманием, ибо прозорливых людей в человечестве единицы».

Только бы мы с вами оказались в их числе!

И – другая планета: «Записные книжки» Сергея Довлатова. Ленинградский писатель, наш современник, эмигрировал в Америку, жил в Нью-Йорке. Вошел в двадцатку лучших писателей США, на Западе было издано и переведено на европейские языки множество его книг.

К счастью, теперь и мы с вами тоже читатели Довлатова. (Только не провороньте своего счастья!) Сначала в России появились повести «Заповедник» и «Чемодан», и вот уже который год издаются и переиздаются компактный четырехтомничек с нежными и в то же время хулиганскими рисунками художника Александра Флоренского, повести «Зона» и «Компромисс», почти все собрание сочинений.

Кто-то хорошо сказал: художественная мысль Довлатова проста и благородна – рассказать, как странно живут люди, то печально смеясь, то смешно печалясь.

И среди крупных, теперь знаменитых вещей не затерялись «Записные книжки» – «Соло на ундервуде». Например, такие записи:

«Хармс говорил:

– Телефон у меня простой – 32–08. Запоминается легко: тридцать два зуба и восемь пальцев».

«Я болел три дня, и это прекрасно отразилось на моем здоровье».

«Соседский мальчик:

– Из овощей я больше всего люблю пельмени…»

«По Ленинградскому телевидению демонстрировался боксерский матч. Негр, черный как вакса, дрался с белокурым поляком.

Диктор пояснил:

– Негритянского боксера вы можете отличить по светло-голубой каемке на трусах».

«Самое большое несчастье моей жизни – гибель Анны Карениной!»

Все это вошло потом в его повести и рассказы.

«Записные книжки» Довлатова поэт Виктор Некрасов назвал собранием новелл, одни из которых занимают полторы строки, а иные растягиваются до целой страницы, но это всегда законченные новеллы со всеми чертами настоящей прозы: изяществом, ясностью, юмором и глубиной.

То же можно сказать и про «Монохроники» Юрия Коваля, которые автор считал хотя и неполной и разрозненной, но все-таки хроникой его жизни. Они были изданы в толстой книге «АУА». В издательстве «Подкова» вышли целых два тома – «АУА» и «Листобой»: рассказы, песни, стихотворения, повести – с живописными картинами Коваля, его рисунками и фотографиями.

Но я видела «Монохроники», сделанные рукой Юры: альбом внушительных размеров, записки, рукописные заметки, рисунки, я ведь говорила вам, что Коваль – художник!

Вот первая запись – «Рябиновый год». (Обратите внимание, какие разные у авторов дневников объект наблюдения, угол зрения, интонация и «градус» взаимодействия с НАТУРОЙ. Но есть одна общая черта: любовное и глубокое погружение в случайную, казалось бы, картину жизни, которая неожиданно предстает перед твоими глазами. Читать такой текст надо медленно, смакуя каждое слово, как его творил мастер.)