Това Ли - Я в порядке и другая ложь. Интимные истории, запретные желания и невысказанные секреты о том, как стать собой

Помню, как я плакала, обдумывая варианты, которые мне предложили в клинике. Вторая маммограмма дала неоднозначные результаты, и мне посоветовали или сделать биопсию, или вернуться через полгода и снова пройти обследование, надеясь, что ничего не изменится. Я попыталась убедить себя, что меня спасет позитивный настрой – он уже помог пять лет назад, когда я чуть не умерла во время родов. Вот только сейчас я боролась не за своих близняшек, а за себя. Это оказалось намного сложнее.

Сразу скажу, что я все-таки решила подождать и снова провериться, надеясь на чудо. К счастью, через полгода третья, и последняя, маммограмма подтвердила, что раком груди я не больна. Но в эти месяцы я чувствовала: с моим телом что-то происходит. Оно просыпалось, как набухающая почка, и я не знала, что делать. Я вспомнила, как после тридцати начала чувствовать свою матку. Она болела, потому что мне очень хотелось ребенка, а я не могла забеременеть. Теперь матка отключалась. Я ощущала это физически, но было кое-что еще. Поначалу я ничего не понимала – думала, просто неделя выдалась странная. Но как-то вечером, через несколько дней после звонка из клиники, мы с подругой Эвой болтали за бокалом белого вина на кухне. Дети и муж уже легли спать, и вдруг до меня дошло.

Мне хотелось секса.

Я знаю, это странновато. Уныние, смятение, страх смерти… и вдруг мысли о сексе? Как такое вообще возможно? Но Эва рассказывала о своих нерегулярных месячных: она подозревала у себя раннюю менопаузу и начала принимать порошок перуанской маки, который вроде бы помогает сбалансировать женские гормоны. Да-да, мы с Эвой вели настоящий взрослый разговор о болезнях. Словно какие-то старушки.

Тут я замерла и подумала, что, возможно, тоже приближаюсь к менопаузе. Сколько же лет мне осталось, прежде чем секс будет для меня потерян окончательно и покатится в тартарары все то немногое, что пока еще не там?

Я не ожидала, что такие мысли придут мне в голову вскоре после новости о возможном смертельном заболевании. Но в том, что я хотела секса, хотела чувствовать себя желанной, не было ничего странного – это лишь означало, что я хочу жить. Вечерами мы с Майком постоянно торчали на диване перед телевизором. Это вдруг показалось мне таким бессмысленным! Мы были женаты восемь лет, и, скажем прямо, искра погасла давно. Мы не то чтобы ругались – это тоже осталось в прошлом; мы просто сдались, опустили руки. Зато мы регулярно наведывались на кухню: открыть холодильник, достать еду, открыть рот, положить еду, и так снова, и снова, и снова, день за днем, лишь бы только не разговаривать, не прикасаться друг к другу и не двигаться. Я больше не могла этого выносить. Мне хотелось вскочить с дивана, хотелось прыгать, бегать, танцевать и заниматься сексом. Все равно с кем.

Вот какие безумные мысли крутились в голове, пока я гуглила порошок перуанской маки и другие добавки, которые можно принимать перорально или вагинально, чтобы не превратиться в иссохшую черносливину. И именно тогда впервые с рождения детей я почувствовала себя немного похожей на себя настоящую. Я подумала: «А ведь я сексуальная женщина, а не какая-то там тряпочка для утирания детских соплей, которую никто не замечает и которая живет для кого угодно, но только не для себя».

Так начался мой кризис. По правде говоря, это был не кризис даже, а пробуждение, и жаль, что оно не случилось раньше. Возможно, кризис объяснялся гормонами и возрастом. Возможно, катализатором послужил звонок из клиники и факт, что я не знала, сколько мне осталось, но, если задуматься, кто из нас знает, сколько проживет? А может, все дело было в выпитом вине или биологических часах, не замедляющих ход ни на секунду, или я просто устала от череды дней сурка. Так или иначе, я решила во что бы то ни стало выяснить или вспомнить, кто же я такая.

Тем вечером, когда Эва ушла, я села и составила список всего, что мне хочется сделать, всего, что хотелось попробовать, но не доходили руки, или же я думала, что слишком стара для таких шалостей. Там были и увлечения, которые я забросила, и то, чем я прежде не мечтала заняться всерьез, но это казалось прикольным, и вызовы самой себе. Прыжок с тарзанкой, танец с шестом, девичник на Ибице, фотосессия ню, розовый цвет волос, собственная книга, женский стендап, поход к базовому лагерю Эвереста. Один пункт безумнее другого, и я дала себе на них год. Список был даже не полный – мне кажется, у всех нас их несколько и они постоянно меняются. Так что, можно сказать, это был мой текущий список, и я не надеялась осуществить все пункты. Но я планировала постараться.

На следующий день я записалась на прыжок с тарзанкой – пункт номер один списка, – и мое путешествие началось.

Я росла в 1980-е и на первый взгляд жила счастливо. У меня были брат и сестра, жили мы в Иерусалиме. Я любила ходить в школу и гулять с друзьями. Мы встречались во дворе, забирались на крышу автобусной остановки и сидели там, пока мамы не звали нас к ужину. Мы катались на великах и отмечали дни рождения друг друга, где танцевали медленные танцы. Мы давали мамам поспать с двух до четырех дня, смотрели подростковые романтические комедии на видеокассетах, играли в «Пакмана» и пили кока-колу вместо воды. Одним словом, у меня было прекрасное детство и я не так уж стара. А мода 1980-х? Люди вечно смеются над пышными «химиями» и гетрами, но мне больше всего запомнилось, каким шиком считалось носить носки, свитеры и резинки одного цвета. Я расписала по цветам всю неделю: понедельник – красный, вторник – зеленый, среда – белый и так далее. Нам казалось, что круче нас никто не одевается.

Я всегда была «той, у кого все под контролем». Многие старшие дети берут на себя эту роль. Например, именно я шутила за обеденным столом, когда требовалось разрядить обстановку или когда родители ругались.

Мне часто казалось, что в семье меня никто не понимает. Они будто видели меня только с одной стороны. Они видели меня ответственной, умеющей формулировать мысли и говорить о политике, умной, улыбчивой. И никто не подозревал о том, что у меня есть внутренний мир, что я хочу быть актрисой, сочиняю истории и рассказываю их своей собаке Сатти или записываю и не показываю никому. Никто не знал, что мне бывает грустно, что я чувствую себя нелюбимой и одинокой, а необходимость носить маску и играть роль выматывает меня. Никто не догадывался о моих мечтах, все замечали только мои успехи, и уже в детстве я отказалась от мысли открыть окружающим, что я собой представляю. Я лишь играла роль, которую мне навязали.