Феликс Кастанеда - Душа, инструкция по эксплуатации

Когда человек плачет, он поступает нелогично. Вместо того, чтобы решать проблему, человек плачет. Это недопустимо в кризисных ситуациях, таких как война или катастрофа, где каждая секунда на счету и промедление смерти подобно. Но как часто мы оказываемся в таких ситуациях? Не часто, если вы не профессиональный военный.

Через плач наша душа изливается, это полностью ее свойство. Запрещая плакать, мы запрещаем душу. Мы блокируем душевные переживания и мал по малу наша душа черствеет, превращая нас в бесчувственного человека. Именно таким я и запомнил моего отца: черствым, грубым, бесчувственным. Я никогда не видел проявление его душевных качеств. Только логика и навыки, отточенные с годами. Творчество, стихи, музыка или живопись были ему абсолютно чужды. Хуже всего то, что он окончил пединститут и стал педагогом. Он получил доступ к воспитанию детей. Теперь он был в праве убивать души в детях на профессиональной основе. Почему его допустили к детям? Как он прошел экзамены? А может система образования именно таких людей и ищет? Может системе нужно сделать людей бездушными?

Я никогда не плачу. Не знаю почему. Наверное, потому что я мальчик, а мальчики не плачут. Хотя, кто это сказал? Мой папа? А откуда он знает? Я ему не верю, но это теперь, а тогда я его жутко боялся. И если он говорил, что мальчики не плачут, значит лучше не плакать, а то хуже будет.

Так вот, хотя мальчики и не плачут, я все равно плакал, когда больно было или когда очень обидно. Однажды, я так быстро спешил домой, что споткнулся и упал прямо на асфальт моими ладошками и коленками. Асфальт их сильно поцарапал. Наверное, ему было больно, но мне было больнее и я заплакал.

Я плакал всю быструю дорогу домой. Я упал перед нашим третьим подъездом, а мне нужно было еще на второй этаж подняться. Я так сильно плакал, что получилось эхо и мы стали плакать вместе. Но еще громче я заплакал, когда увидел маму. Она вышла мне навстречу.

Я всегда для нее плакал громче, чем для папы. Папа маме завидовал и поэтому на меня злился. После того, как я показал маме мои ладошки и коленки, сил терпеть совсем не осталось, и я заплакал еще громче. И тогда пришел папа…

Наверное, мальчики только по мелочам не плачут, а если дело серьезное, то можно. А у меня было очень серьезное дело. Папа посмотрел на мои ладошки и коленки и… ничего не сказал. Это значило, что можно! И я продолжил плакать дальше, пока мама промывала мои ранки раствором марганцовки и мазала их зеленкой.

Она взялась, сначала, за йод, но передумала. Я ведь мог еще громче заплакать, а она была уже на пределе. И знаете что? Мне совсем не было больно, потому что я был плачем. Он вытеснил все: боль, обиду, досаду, то что мальчики не плачут и, даже страх перед папой… Из ребенка я превратился в сирену.

Мне всегда нравились машины с мигалками… вот бы мне сейчас такую! Мы бы прокатились с ветерком! Нам бы все дорогу уступали и даже ослики, хоть им и не нравится…

Удивительно устроена наша память! Сколько лет прошло, а я вспомнил! Такие были эмоции! Несмотря на жесткое воспитание, я все же изредка плакал…

Я очень любил бабулю. А бабушке нравились военные. Поэтому я решил стать военным. Тому способствовало папино жесткое воспитание в детстве, но это не было причиной. Я поехал поступать в военное училище из-за бабушки. Я хотел, чтобы она мной гордилась. У меня получилось пройти конкурс, и я стал курсантом. Почти сразу я получил мои первые лычки и стал командиром группы.

Все шло как по маслу, пока не произошла трагедия. У бабули диагностировали рак на поздней стадии. Она сгорела как спичка. Никто и глазом не успел моргнуть, как ее не стало. В тот день меня вызвали с занятий к нач. Курса, майору Бужину. Я постучал, вошел, доложил… а он мне телеграмму из дома… бабули не стало. Отпустить на похороны меня не могут, не положено…

Я не помню как оказался в расположении, как упал на постель, как пытался не заплакать, я же мальчик, а мальчики не плачут… Но я не смог и завыл. Меня сотрясало раз за разом. Я не мог остановиться… и я сдался… Истерика продолжалась около четырех часов. Со мной такого никогда раньше не было. Из груди вырвалось все, что накопилось за долгие годы. Ничего не осталось. И я стих. Я почти умер, так спокойно мне стало. Тогда я встал, отбил постель и пошел на занятия.

Я больше никогда не плакал, ведь мальчики не плачут.

Мои родители всю жизнь проработали в школе. Они получили педагогическое образование. У них была «лицензия» для работы с детьми. Мне искренне жаль детей, рожденных, как и я, в семьях педагогов. Сам я полностью прошел этот «курс обучения» и в ходе жизни не раз встречал других людей, оказавшихся в схожей ситуации. Все они были душевно травмированы детством. Все они, как и я, стали «инвалидами детства». Никто из них не любит вспоминать детские годы потому, что это было нескончаемое насилие. Если обычные дети после школы возвращались домой к маме и папе, то мы из одной школы возвращались, в другую, где учителя были еще строже и безжалостнее. У нас не было дома. Мы выросли в интернате. Мы – детдомовцы. Самое страшное в этом то, что те люди, кто дал нам жизнь, кто должен был нас защитить, пока мы были маленькими, стали нашими палачами. Нам некуда было бежать, некому было жаловаться. У них была «лицензия» на наше воспитание, выданная государством. Более того, они кичились тем, как строго они поступают с нами, чтобы другие люди не могли их упрекнуть. Малейшая шалость, своеволие и инакомыслие очень жестко каралось. Я не помню ни одного раза, когда меня обнимали и говорили, что гордятся мной и моими успехами. Я никогда не был достаточно хорош. Позже, когда я поступил в военное училище, те порядки, которые царили в армии, были мне «домом родным». Жестокость командиров и рядом не стояла с жестокостью моих собственных родителей… Я просто смеялся им в лицо!

Уже будучи взрослым, я увидел репортаж события, происшедшего в Америке. В одной школе произошла трагедия: школьник принес автоматическое оружие в школу и расстрелял весь класс, где преподавала его мама-учительница, а потом и себя лишил жизни. Вся страна и мировое сообщество были в шоке, а я был на стороне этого бедного мальчика. От хорошей жизни на такое не идут. Это ж как нужно было издеваться над собственным ребенком, чтобы он пошел на такое! Наверное, ему было еще тяжелее, чем мне в детстве.

К чему я? Вы – молодые родители, ваши дети ходят в дошкольные учреждения, школы… Там с ними занимаются такие вот «педагоги», с лицензией на «насилие». Так устроена система образования: детей насильно отрывают от родителей и учат в закрытых учреждениях чужие «дяди» и «тети». За всю мою долгую жизнь я встречался с большим количеством педагогов: от яслей до ВУЗов, но людей с душой и сердцем среди них почти не было. Что-то странное происходит с отбором претендентов в педучилища и педвузы. Ведь туда абы кого не берут. Но почему берут именно таких? Не хочу всех под одну гребенку, но вот честно, положа руку на сердце, вы много хороших педагогов знаете? Я упорно не называю их учителями. Для меня учитель – это духовный наставник. Педагоги – это люди с дипломом из педвуза.