Ника Смирнов - Самопревосхождение

– Конечно!

На фотографии была изображена юная красавица лет 18, стоящая вполоборота и смотрящая в сторону от объектива. На ней было нарядное кисейное белое платье, обтягивающее тонкую талию и плечи. Волосы и грудь украшали жемчуга. Одной рукой она придерживала лёгкую ткань платья, в другой держала веер. Мне захотелось перевернуть фотографию и я вопросительно взглянул на С. А. Она слегка кивнула головой, разрешая. На обороте было написано:

Продолговатый и твёрдый овал,

Белого платья раструбы… Юная бабушка, кто целовал Ваши надменные губы?

(Из Марины Цветаевой, 1913 год)

Я смотрел на прекрасное, молодое, такое нездешнее лицо, и у меня в голове протяжно и грустно зазвучала скрипка, и чей-то знакомый голос тихо проговорил: «серебряный век»… Я повернул голову в одну, потом в другую сторону, и как будто заново увидел всё вокруг: старинные картины и фотографии на стенах, большой киот с иконами в глубине дальней комнаты, перед ним – зажжённая лампада, в шкафах – большие тяжёлые книги с золотым тиснением на переплётах. Я увидел стройный силуэт С. А. в длинном платье, её тонкие руки, зажигающие вечерние свечи, и почувствовал всем существом своим, как давно живут эти вещи в доме вместе с нею, как далёк и неведом мне этот строгий, чужой мир и как жаль, что он вряд ли примет меня к себе, да и почему, собственно, он должен меня принимать, если я сам живу в совершенно другом, временном, суетном, не совпадающим с ним, таким вечным миром?

Мимо прошла Ева, мягко задела меня своим пушистым хвостом, но я не стал её гладить и касаться, я был полон горького прозрения: «С. А. всё это время разговаривала со мной не то что вполсилы, а просто как с неразумным щенком, который ещё только учится понимать первые, самые простые слова человека».

– Зачем вы предлагали мне эти упрощённые, облегчённые варианты? Разве нельзя было иначе?

Я запнулся, не зная, что сказать дальше, но С. А., кажется, поняла.

– Не обижайтесь, – она добро и грустно смотрела на меня. – Не так уж всё и упрощённо. Не гневите Бога и не пестуйте свою гордыню. Вы как раз многое сейчас способны понять и сделать, а многое уже сделали.

– Почему «сейчас»?

– Потому что кризис – это и новые возможности, а не только потери. А духовный поиск может начинаться с чего угодно, …ибо «все пути ведут к храму».

– А почему «из Марины Цветаевой», а не просто – «Марина Цветаева»?

С. А. была само терпение:

– Видимо, потому, что у Марины Ивановны написано: «чёрного платья раструбы», а здесь – «белого».

– А почему «видимо»? Разве не вы это писали?

Нет, не я. Право, какой вы сегодня…

Мы замолчали. Ева ходила по комнатам, появляясь, казалось, сразу в разных местах. Я, наконец, смутился: – Извините, действительно, я, пожалуй, пойду… – Приходите. Ева явно вам симпатизирует.

– Не знаю…

Через несколько дней я, конечно, пришёл снова, но продолжения закрытой для меня до сих пор темы не последовало. Каким-то шестым чувством я смог уловить, что сейчас нельзя ни о чём подобном спрашивать С. А., что это я не готов к разговору и что поэтому никаких объяснений с её стороны не последует.

Теперь меня уже не удивляли ранее поражавшие своей неразрешимостью контрасты: где-то люди ссорились, обманывали и предавали друг друга; в новостях ежедневно вещали о том, как человек не прекращает калечить и убивать себе подобных, тем паче «братьев наших меньших» (не стесняясь, с гордостью заявляя о таком, например, решении европейского суда: «крокодилов будут мучить, т. е. сдирать живьём кожу для дорогих дамских сумочек, – но меньше»). Где-то совсем рядом, сегодня, сейчас всё это происходило и происходит, а здесь, в усадьбе, было тихо, спокойно, и казалось до странности уместным, что по утрам пахнет свежемолотым кофе, вечером звучит «живая» музыка и в любое время дня тебе внимают с портретов благородные, умные лица, как бы поощряя к неторопливым беседам о несуетном. В этом мире не было места раздражению или гневливому осуждению, но было сопереживание, стремление к пониманию каких-то очень важных вещей.

Я задумывался об этом не раз и однажды вдруг осознал, что вот, наверное, это и есть одно из практических проявлений тезиса «подобное притягивает подобное». Правда, когда я сказал об этом С. А., она не согласилась, но и не объяснила, почему, – просто развела слегка руками и заметила: «Как-нибудь в другой раз поговорим».

Однажды, после просмотра одной из популярных вечерних передач, заканчивающихся ответами на вопросы анкеты приглашённого гостя, я спросил С. А., что бы она сказала, если бы и ей пришлось предстать перед апостолом Петром. Она, ни секунды не раздумывая, ответила:

– Благодарю.

– За что?

– За жизнь, конечно.

Я запоздало удивился, уже к тому времени немного представляя её отношение к массовому вещанию:

– Вы смотрели… эти передачи?

– Нет, я читала Пруста.

Думая, что разгадал причину уединённой «книжной» жизни С. А., я как-то полуутвердительно спросил:

– Вам, наверное, скучно бывает с людьми? – и, конечно, ошибся.

– Ответа «да» или «нет», опять же, не получится. Всё гораздо интереснее. Книжки, конечно, надёжные собеседники, но я разделяю и то мнение, что каждого человека, встретившегося тебе на пути, следует воспринимать как своего учителя.

– Говорят многие, но мало кто следует…

– Голубчик! Если бы всё было так просто! Позвольте, я вам кое-что прочту.

Она подошла к бюро, где у неё хранились какие-то карточки, и вынула одну из них: «Нынешняя молодёжь привыкла к роскоши. Она отличается дурными манерами, презирает авторитеты, не уважает старших. Дети спорят с родителями, жадно глотают пищу и изводят учителей». Кто это мог сказать, по вашему мнению?

Я молча пожал плечами.

– Ну, хотя бы, когда? – добавила С. А.

– Думаю, недавно…

– Вот! Так же сказали и студенты вашей мамы, правда, она провела этот опыт лет 20 тому назад, поэтому-то я и думала, что вы знаете правильный ответ.

– Я тогда, в основном, мыл чужие машины за деньги и мало интересовался мамиными студентами.

Она пропустила мимо моё остро-политическое замечание и сказала:

– Сократ. Пятый век до нашей эры. Думаю, что были и раньше подобные высказывания, а «воз и ныне там». А ведь все согласны, никто не против, не так ли?

Она выпрямила и без того прямую спину и мечтательно произнесла:

– Если бы можно было один раз сказать или написать – на черепке, на стене, на бумаге или на пергаменте, – и всё бы получилось, тогда, наверное, мы жили бы в другом мире. Но человек несовершенен, неразумен и иррационален.

С. А. помолчала и задумчиво добавила:

– Хотя… последнее его качество совсем неплохо. И вообще, пусть всё и все будут: парикмахеры и продавцы, наставники и лицедеи, священники и военные, и те, кто определяет цифровое будущее, и те, кто защищает традиции.