Ника Смирнов - Самопревосхождение

– Ну, да, – подхватил я, – дальнобойщики и оперные певцы, ветеринары и охотники, палачи и жертвы, и так по списку!

– Мир многообразен, и это… замечательно и ужасно. Но я говорю лишь о том, что пусть будут востребованы, или хотя бы замечены и приняты также и те, кто живёт «высшими смыслами», духовнонравственной жизнью, люди «облагороженного образа», beautiful people, вестники ноосферы…

– Но ведь вы не можете не понимать, что означает это так называемое многообразие?

Сначала я говорил более-менее нормальным голосом, так мне казалось, но потом уже просто кричал:

– Значит, пусть будут войны и предательства, а не только мир и благолепие, пусть плодятся болезни, страх перед будущим, перед «цифровой наготой», пусть человек впадает в бездну триады: депрессия – зависимости всех видов, начиная с наркотиков, – безумие, а нам будет удобно и комфортно от игрушек индустрии развлечений в зомбированном обществе! Это вы хотите сказать?

С. А. подошла к книжному шкафу, достала какую-то книгу и стала её листать.

– Человечество продолжает жить, а, значит, продолжает бояться и мечтать, и поэтому оно нуждается в позитивных проектах. А вы правы, вам ещё надо бунтовать и бунтовать: «блажен, кто смолоду был молод», и «тот, кем бой за жизнь изведан, – жизнь и свободу заслужил».

С. А. закрыла книгу, поставила её на место и повернулась ко мне. Она улыбалась, а я по-прежнему кипел:

– Но как же так?! С одной стороны, всего несколько человек – мудрецы, пророки, святые, наконец, и с ними – истина; а с другой – миллиарды (!) – и ничто – нигде – не исполняется, никто – ничему – не желает – учиться – и продолжается без конца непрерывный, безумный шабаш жизни… Почему? Где справедливость? Где милосердие? Получается, всё напрасно и не надо уповать ни на какие откровения и заповеди, а жить, как живётся, «после нас хоть потоп», главное – «здесь и сейчас» – ухватить, присвоить, овладеть любой ценой, государственным переворотом или даже насильственным изменением сознания людей! Есть ведь и оправдание: идёт «пир во время чумы», значит, «всё позволено»! Так?!

С. А. несколько секунд прямо смотрела мне в глаза, а может быть, чуть выше, не помню, но я вскоре почувствовал, что успокаиваюсь. Потом сказала ясно и твёрдо:

– Нет! Не так. Да, их мало, «держателей истины», их и должно быть мало: станет больше, истина в этом качестве завладеет бльшим количеством людей, – снова выдвинется вперёд следующая плеяда святых мудрецов и провидцев, откроет следующий уровень знания, и т. д.

– «Мало» – это сколько? – не очень кстати встрял я. С. А. даже слегка поморщилась, но всё же ответила:

– Сколько надо. Когда в деревне прежде умирал знахарь или юродивый, через некоторое время появлялся другой, и никак не раньше. Потом продолжила:

– Но уберите их из жизни вообще, эти откровения и высокие идеи, и что останется? Вы сами сказали – «выживание», а не жизнь; войны, конкурентная борьба за власть, капитал и сферы влияния; «Золотой миллиард» и порабощение других; рынок, шопинг, деньги? И ради этого стоит жить?

Лицо у С. А. побледнело, синева глаз разгорелась ещё больше и она заговорила тихо и страстно:

– Пропадут герои и их подвиги, исчезнет чудо святости, влюблённые перестанут совершать свои безумства во имя Любви, а художники и мыслители писать свои великие возвышенные творения. Исчезнет таинственная связь Творца земного и небесного, и не будет уже в мире таких сокровенных слов:

…И вот вошла. Откинув покрывало, Внимательно взглянула на меня.

Ей говорю: «Ты ль Данту диктовала

Страницы Ада?» Отвечает: «Я»…

Пропадёт аромат жизни, исчезнет смысл человеческого существования… И неужели мы увидим его, испачкавшего в пыли колени? «Отрекись, Галилей, отрекись, что изменится во Вселенной?» Я встал прямо, во весь рост перед С. А.:

– Всё изменится, – сказал и неожиданно для себя поцеловал ей руку.

– Ладно, – смутилась и она. – Пойдёмте пить наш традиционный вечерний чай.

– Извините меня, я опять, кажется, погорячился…

– Нет, нет! Не кляните себя. Эмоциональное сострадание – вполне человеческое чувство. А может быть, сегодня кофе?

– Можно и кофе, – бодро ответил я.

– Помните, одно лишь верно: Жизнь останется вовеки, она-то уж точно никуда не денется.

С. А. вдруг весело рассмеялась. Я удивлённо на неё взглянул.

– Я вспомнила один забавный эпизод. В Комарово, где жила Анна Андреевна Ахматова, приезжает её внучка по мужу и с порога сразу говорит: «А нам в школе сказали, что Бога нет». И Анна Андреевна, точнее, актриса, которая её играла, отвечает густым таким, низким голосом: «А куда же он делся?» Чудесно, не правда ли?

Ах, какой это был тёплый, милый вечер! С. А. была, что называется, «в ударе». Она много шутила, вспоминая свои встречи с разными, в основном очень талантливыми, судя даже по рассказам, людьми, хотя большей частью, по своей привычке, старалась не называть имён. Я смеялся, радовался, проникался атмосферой легко рождающегося, искреннего, доверительного взаимопонимания и общения, тогда ещё не отдавая себе отчёта, почему, как и, главное, с помощью кого всё это происходит. И никаких особых предчувствий у меня не было тоже, как бы мне ни хотелось задним числом их всё-таки иметь.

Вернувшись домой, полный впечатлений, я даже не потрудился хоть что-либо записать. Позже, когда я захотел вспомнить эту встречу, у меня в памяти всплывала чаще всего одна история про Фолкнера, подрядившегося после войны в Голливуд из-за нужды писать сценарии по чужим произведениям. Когда ему заказали сценарий по роману Э. М. Ремарка «На Западном фронте без перемен» и попросили сделать счастливый конец («Happy end», как там было принято), он (т. е. Фолкнер) тотчас ответил: «Хорошо. Я напишу, что победила Германия», – и ушёл. Навсегда. И это при том, что Фолкнер испытывал творческую ревность к Ремарку.

– Желающих переписать историю и сейчас хоть отбавляй, – заметил я.

– «Что было, то и будет», и «нет ничего нового под солнцем», лишь «суета сует и томление духа»…

Здесь я должен сделать одно небольшое отступление относительно одиночества и книжного общения Софьи Алексеевны. Довольно скоро я узнал, какую динамичную, наполненную жизнь, даже в нашем понимании, вела она все эти годы: она летала по всей нашей громадной стране и за рубеж, выполняя заказы на оформление костюмов в театрах, как скромных, провинциальных, так и прославленных, лучших, мировых; вела мастер-классы, читала лекции по очень широкой проблематике на трёх или даже пяти языках, т. к. получила ещё пару дипломов и множество сертификатов, кроме Академии Художеств; писала статьи и книги по истории театральных костюмов и ещё о чёмто (я не запомнил); устраивала (с помощниками, наверное) балы и маскарады в театрах и творческих клубах, многолюдные праздничные застолья у себя дома; участвовала в работе благотворительных организаций, получала многочисленные награды и призы в разных странах… Список, который мне показали, был ещё длиннее.