Этери Чаландзия - Стадия зеркала. Когда женщина знает, чего хочет

Я помню одну такую квартиру в Питере. Матрас лежал-таки на голом полу. Телевизора не было, его заменял медитативный вид на Неву, который заслуженно стоил отдельных денег при покупке жилья. Был копеечный белый кокон-плафон из IKEA, красная кофеварка на подоконнике, книги, составленные в башни от пола до потолка, и вечно голодная анорексичная черная кошка Эльза. Нет, ну были еще, конечно, и галстуки в шкафу, и зубная щетка в ванной, и тарелки зеленого цвета работы неизвестного мастера из Сванетии. Однако безусловными ценностями этого дома оставались блоковский профиль хозяина, его радушие и долготерпение. Там были разговоры о психоанализе, шизофрении, Фрейде и будущем человечества, очень много красного вина и сигареты на балконе. Вечера затягивались, переходили в ночь и растворились в лучах рассвета, но никому не хотелось ни спать, ни уходить из этой квартиры.

Было еще одно чокнутое жилище в Вене, где в большой комнате стояли… два рояля. Больше в ней не было ничего. За стеной – микроскопическая спальня ровно для кровати и чтобы ноги было куда поставить, рядом кухня с холодильником-мини-баром, по моим прикидкам, стибренным из дешевой гостиницы из-под носа зазевавшегося портье, и электроплиткой «помоги себе сам» с вечно искрящим проводом. И тоже засасывало это место, как волшебная трясина. Может, потому что старые Блютнеры под умелыми руками пели, как соловьи, может, еще почему-то, но факт – мы все, как продавцы на арабском рынке, приносили с собой коврики и подушки, чтобы было что подложить под задницу, и сидели до глубокой ночи. Пили вино, слушали Моцарта и Брамса, и жизнь казалась такой легкой, такой бесконечной и многообещающей.

Конечно, атмосферу всегда создает и поддерживает хозяин. В другом доме все было идеа-а-ально, прекрасный ремонт, пара подлинников в позолоченных рамах, стеклянный потолок в оранжерее, сочетавшиеся друг с другом цветом и характерами собака и кошка и во всех отношениях достойная семейная чета, но не о чем было поговорить и не за что толком выпить. Не тянуло теплом из электрического камина, и, похлебав дорогих харчей и отдав дань уважения хозяевам, народ, стараясь спешить не слишком откровенно, вскоре покидал безжизненные хоромы. Почему? Потому что вроде все было, а души не было.

А в другом доме, избушке на краю елового леса и земляничных полян, души было побольше, чем в ином человеке. И окна там были в резных наличниках, и дверь закрывалась на остроносый крючок – никакой тебе пультовой охраны. Деревянный пол пел и скрипел под босыми ногами. И настенные часы были с гирьками и полоумной кукушкой, каждые пятнадцать минут вылетавшей из своего гнезда с таким ужасом, словно кто-то хватал ее за хвост. И чуть влажные подушки, раздувшиеся от пера и пуха, в которые ты проваливался бесконечно, до самого утра и истошного петушиного крика. И чай на земляничных листьях из небольшого подкопченного самоварчика на кухне. И ароматные кучи грибов и яблок на пожелтевших газетах по столам и «шифонэрам». И молодая бестолковая кошка на видном месте, которая на мышей не отвлекалась и явно готовила себя к какой-то совершенно другой жизни, целыми днями намывая розовым язычком свои серые полоски. И ведь, страшно сказать, там были и кружевные салфетки на подушках, и неистребимый ковер с оленями на стене, и полудохлая лампочка Ильича на шнурке, и сортир в огороде, и рукомойник на гвозде, и все равно, ничто не доставало ни печалью, ни пошлостью. Легкая грусть и комариный звон подступали в предзакатных сумерках, собаки лениво брехали где-то на краю света, и до сих пор, невыветрившиеся из подсознания, напоминают о себе и густой запах коровника, и аромат теплого парного молока из бидона, и сладость земляничного варенья из надтреснутой «хрустальной» розетки.

К сожалению, обычно в своих домах и квартирах мы не наслаждаемся, а функционируем, живем, едим, спим, порой пускаем пыль в глаза окружающих. Ле Корбюзье называл дом «машиной для жилья». Такой подход меня не вдохновляет. Так же, как одежда – возможность прикрыть наготу, машина – способ передвижения, квартира – место, где можно на время бросить кости и отдышаться. В Японии эту мысль довели до совершенства, распространив в индустриальных и деловых районах номера-чемоданы, в которые можно втиснуть свое тело и дать ему несколько часов сна. Понятное дело, никому и в голову не придет украшать такой чемодан репродукцией Кацусики Хокусая или ароматическими свечами.

В этом смысле худшее зло – это съемная жилплощадь, на которую всем наплевать, и жилплощадь, до которой никому просто нет дела. Конечно, здесь все зависит от домовладельца и его представлений о необходимом и прекрасном. Некоторые личности в состоянии обычное купе превратить в уютную берлогу, а у их антиподов, которые имеют все, включая, прости господи, кольца для салфеток, дом так же пуст и неуютен, как автобусная остановка ноябрьским утром. Минус съемного жилья в том, что оно чужое и непостоянное. Жилец думает: «Ну и на фиг мне возиться с новыми обоями, перекрашивать входную дверь и намывать окна, если через пару месяцев я все равно отсюда съеду?» Понятное дело, что никуда он не съезжает ни через пару месяцев, ни через пару лет и продолжает пользоваться кривыми хозяйскими вилками и вешать шляпу на ржавый гвоздь. От посещения его берлоги с души воротит, и каждый раз, покидая подобные заплеванные помещения, я думаю, как же мало людей, чья природная харизматичность настолько велика, что они могут выложить обед на газету и никто не обратит на это внимания.

Но, поскольку все в мире находится в равновесии, другой жилец наверняка прикидывает с точностью до наоборот: «Почему я целых два месяца должен жить в хлеву?», берет пару баллонов автомобильной краски цвета меди и за полдня превращает рассохшиеся двери в антиквариат, а из его туалета, полного несовершенств, но выкрашенного в глубокий кобальт, иные бездельники часами не выходят, списывая все на желудочные возмущения. Но мы-то знаем, что, сидя там, эти эстеты мечтательно рассматривают неровные стены восхитительного цвета и получают свое удовольствие.

И ведь дело не в дизайне, а в отношении. В кругу моих знакомых циркулирует история «о самшитовой (самшит – вечнозеленое растение) палочке». Однажды в непогожий день у некой красавицы испортилась машина. Автомобиль встал посреди дороги, чихнул, фыркнул, и заниматься бы девушке эвакуацией под дождем, если бы мужчина средних лет и приятной наружности не вызвался помочь. Для порядка посмотрев под капот и на двигатель, он объявил ситуацию безнадежной, посадил девушку в свой лимузин и довез до ее порога. Там, естественно, она в качестве благодарности пригласила домой руки вымыть, дух перевести и чашечку кофе выпить. Ну, любому понятно, к чему дело шло, однако вышло все совсем иначе. Мужчина, кстати, женатый, может, на что-то и настроился, но, сидя на кухне и потирая свежевымытые руки, вдруг заметил, что женщина помешивает кофе в турке самшитовой палочкой. И так ему это понравилось, такое он увидел пронзительное отношение и к напитку, и к жизни, что у него дух перехватило. Впечатленный и растроганный, он вскоре красиво ушел от жены и сочетался законным браком с так и не понявшей, отчего на нее такое счастье свалилось, женщиной с фантазией. Так, оказалось, что бытие и в мелочах определяет сознание, а порой и семейное положение.