Светлана Черемухина - Подари мне небо

Натали была хороша в голубом платье, подчеркивающем фигуру. Высокая блондинка, она умела преподнести себя в выгодном свете, и сегодня ей также уделялось немало внимания со стороны наших мужчин, вот только господин Журавлев предпочитал смотреть совсем в другую сторону.

Вскоре мне представилась возможность уйти по-английски. Думаю, никто этого не заметит, а значит, у шефа не будет причин обвинить меня в неуважении.

Пока начальница юридического отдела Оксана извивалась в крепких руках Эла Журавлева, едва доставая ему до подбородка, но почти перекрывая его в объемах, я поспешила покинуть свое место.

Уже у дверей поняла, что дала маху и так поспешила сбежать, что кое-что забыла. Как Золушка туфельку, я оставила на столе клатч, и бог бы с этой помадой и пудреницей в старенькой косметичке, исполняющей этим вечером роль модной сумочки, но в ней лежал проездной на автобус и ключи от квартиры. От них отказаться я не могла даже под страхом встречи с роскошным роковым красавцем.

Только сейчас, на этом празднике вакханалии и вседозволенности я поняла, как он опасен, когда трезв. Всё видя, замечая и понимая, он делал свои выводы, брал на заметку и наблюдал за происходящим, как ученый в микроскоп. От этого мне становилось не по себе. Кто знает, какие мысли роятся в его голове, если он вот так улыбается, одними губами, прищурив глаза и надев маску вежливого интереса.

С тяжелым вздохом я отпустила дверную ручку – свобода была так близко – и под невыносимый ритм электронной музыки развернулась. Увиденное заставило меня вздрогнуть, так как прямо передо мной возвышался самый поразительный человек, к которому благоволил сам Творец, поскольку так одарить талантами и наделить столь совершенной красотой можно только того, кого сильно любишь и балуешь.

Я не могла судить о ценности его костюма, но, думаю, он был до бесстыдства дорогим, обувь блестела, бледно-салатовая рубашка оттеняла глаза и камень в зажиме для галстука ослеплял. Естественно, я испугалась. Опять мне пришлось столкнуться с Элом нос к носу, и близость была опасной. Опасной для меня. Ему-то что, а мне потом с этим жить. С его ароматом, усиливающим желание, хотя куда уж больше, со жгучей насмешкой в прищуренных глазах, с легкой лукавой улыбкой на чувственных и таких манящих губах. Вернее, с воспоминанием обо всем этом.

Я невольно отступила, ткнувшись в дверь. Эл наклонил голову и улыбнулся шире, заметив мой неудавшийся маневр. Он знает, он все видит и понимает, я зря тешила себя надеждой, что являюсь для него загадкой. Он раскусил меня, спокойно отнеся к разряду тех, кто теряет от него голову и пускает восторженные слюни.

– Лера, куда вы собрались? – спросил он довольно громко, пытаясь перекричать шум в зале.

– Покурить, – что мне еще оставалось сказать? В туалет? Домой? На другой край света?

– Никогда не замечал вас за этим занятием, – он сделал шаг ко мне, изобразив на лице любопытство. Мол, ну-ка, ну-ка, кто это тут у нас такой забавный?

Сам он позволял себе сигарету-другую раз в несколько дней, и когда выходил в коридор, там было не протолкнуться – дымили даже те, кто до этого сигаретный дым на дух не переносил.

– Вы много чего не знаете обо мне, – я отвела глаза, понимая, что готова ударить его, лишь бы он не возвышался так надо мной, безжалостно красивый и жестоко недоступный. Все же, думаю, он ничего не знает, иначе бы не проявлял такой интерес к моей более чем скромной персоне. Прощупывает почву, вот что он делает.

– Могу я, в таком случае, угостить вас сигаретой? – спросил он, будто предложил выплатить за меня весь кредит Трастбанку.

– Не можете, я курю только свои.

Он оглядел меня с головы до ног, и у него было на это право – он искал карманы или хоть что-то, куда можно было положить пачку сигарет, но моя блузка и юбка таковых мест не имели, а клатч лежал далеко – на другом краю стола, и сигарет там не было в помине. Я не только не переношу запах спиртного, я еще не могу терпеть табачный дым.

– Может быть, прежде чем вы пойдете курить, вы позволите пригласить вас на танец?

Такого поворота я не ожидала, это совершенно не входило в мои планы. К мазохистам, готовым на такие муки, я себя не относила и всеми силами оберегала свой душевный покой, но подлый заместитель уже протягивал мне руку, и какая это была рука! О ней можно было слагать поэмы. От нее трудно было отвести глаза, и я как последняя дурочка засмотрелась, забыв про все. Широкая ладонь при довольно узком запястье, длинные, просто неестественно длинные пальцы с красивыми аккуратно подрезанными ногтями, с небольшими косточками на фалангах. Я замерла на месте, не сводя взгляда с протянутой ладони, как загипнотизированная, и это дало Элу право самому взять меня за руку и повести в центр зала, в самую гущу беснующейся толпы, еще полтора часа назад бывшей моими коллегами и товарищами.

Ноги готовы были подогнуться, как только я представила, что этот человек сейчас меня обнимет. Этого нельзя было допустить, но и вырваться я не могла. Ругаясь последними словами и проклиная все на свете, я покорно следовала за своим мучителем, понимая, что влюблена в него как кошка. Что может быть мучительнее, чем желать быть с ним рядом и понимать, что необходимо бежать от него как можно дальше!

Танцующие пары чуть подвинулись, приглашенные коллегами женщины окинули меня ревнивыми взглядами. Думаю, кое-кто из них отметил, что я оказалась единственной, кого Эл пригласил самолично. Впрочем, знали бы они, как я была против этого, посочувствовали бы, но вряд ли они могли меня понять.

Наглый заместитель директора обхватил меня обеими руками, прижав к себе, и не оставалось ничего другого, как положить ему на плечи влажные потные ладони. Мои глаза оказались на уровне его губ – да, он довольно высок – и я отвернулась к его плечу, подальше от болезненного соблазна, а чтобы не рассматривать зал, опустила глаза. Такая пытка! Его руки… Его руки обнимали меня! Я проиграла, проиграла, он подловил меня! Наверняка сделал это специально, мне назло. Я не обращаю на него внимания? Вероятно, это из-за слабого зрения, но его обаяние не должно пропадать зря. Так что пожалуйста, вот вам наглядная демонстрация безупречного совершенства вблизи – прошу любить и жаловать.

Элу хватило ума не разговаривать со мной, за что я была ему благодарна, но больше благодарить его было не за что. К моим вымышленным страданиям, вызванным осознанием его недоступности, с сегодняшнего вечера прибавлялись телесные ощущения, которых теперь было достаточно, чтобы стать для моего тела власяницей, лишающей покоя как душевного, так и физического. Ну спасибо, ну удружил.

После окончания танца он не отпустил меня, а придержал за руку, давая понять, что намерен проводить до места. У меня закружилась голова, как будто я девочка пионерского возраста, на танцах в лагерном клубе, и мальчик из соседнего отряда подошел ко мне, чтобы пригласить потанцевать, после чего решил провести со мной весь вечер. Боже, точно то же волнение, те же внутренние судороги восторга и абсолютно идентичная каша в голове вместо здравых мыслей. Только мне уже не двенадцать, а тридцать два. Зато голова закружилась точно так же, как в те далекие годы, когда мысли о собственных комплексах еще не владели мной в полной мере, и вера в то, что я могу понравиться и в меня можно влюбиться, была искренней и не замутненной болью многочисленных разочарований.