Дебра Оливье - О чем молчат француженки

Замечу, что эти события происходили задолго до появления на ТВ-экранах знаменитостей (вроде Джимми Оливера) в кухонных фартуках и массы передач о том, как надо готовить. В те времена мужественной считалась полная неспособность мужчины поджарить себе яичницу. В этом смысле Жан-Марк казался чуть ли не голубым. Здесь давайте немного отвлечемся, чтобы поговорить о французских мужчинах.

Французские мужчины очень сильно отличаются от американского мужского идеала. Генри Джеймс [54]однажды заметил, что среднестатистический француз «настолько сильно отличается от среднестатистического англичанина, что нетрудно поверить в то, что они никогда не смогут понять друг друга». Заметить француза на американском пляже проще простого – на нем надеты микроскопические плавки, а не широкие американские шорты ниже колена, в которых можно незаметно провезти до десяти килограммов контрабанды. Французы целуют в щеку, носят шейные платки, умеют готовить, читают Пруста и согласно данным опроса французского издания Children’s Magazine , 38 % из них было бы интересно хоть раз… забеременеть (для сравнения: среди француженок забеременеть мечтают все 100 %).

Однако пусть иной внешний вид и поведение французов вас не обманывают. Несмотря на ряд качеств, которые американские мужчины сочли бы женственными («эй, братан, что бикини надел?»), французы ведут себя как мачо и придают значение своим мужским достоинствам не меньше, чем любой Том, Билл или Гарри. Моя подруга Натали выразилась так: «Французские мужчины не чувствуют необходимости демонстрировать свою мужественность, как американские. Француз не обязан пить пиво, играть в футбол и вообще жить сообразно традиционным мужским стереотипам, существующим в США».

Автор книги «Шестьдесят миллионов французов не могут ошибаться» ( Sixty Million Frenchmen Can ’ t Be Wrong ) Жан-Бенуа Надо́ ( Jean - Benoit Nadeau ) сказал мне по телефону, что все эти мужские метафоры уходят корнями в XIX век, когда «американцы приезжали во Францию для того, чтобы познакомиться с чертами человека Возрождения. Они читали поэзию, учились говорить по-французски, учились фехтованию и знакомились с искусством. Начиная с 1850-х гг. наметилась другая тенденция. Человек Ренессанса постепенно сменился Marlboro Man’ ом. Мужчины теперь посещали Францию, чтобы заниматься сексом и куражиться. А все те, кто в США вел себя, как человек эпохи Ренессанса, стали вызывать много вопросов. Во времена моей юности мы всех «сомнительных» типов называли европейцами или голубыми. Однако во Франции и сейчас полицейские, пожарные и члены отрядов по борьбе с терроризмом не выглядят такими накачанными, как их коллеги в Америке. Во Франции все наоборот – здесь про качка скорее подумают, что он голубой. Во Франции сохранился идеал гармоничного и всестороннего человека эпохи Возрождения, и он оказывает сильное влияние на то, как люди относятся к любви и сексу».

В культуре, где повседневной нормой является близость и взаимное обожание между полами, где рамки дозволенного идеала каждого пола гораздо шире – люди переживают любовь и секс с большей радостью и свободой.

Но вернемся к Жан-Марку. В тот вечер на кухне в моей квартире мой новый французский друг решил приготовить для нас кассуле [55]. Должна признаться, что тогда я понятия не имела, что такое кассуле, не говоря уже о том, где найти необходимые продукты для его изготовления. (Я пишу эти строки, и мне немного стыдно, словно я признаюсь в том, что не читала «Гарри Поттера» или забыла надеть нижнее белье на выпускной вечер). В то время содержимое моего холодильника являлось демонстрацией калифорнийского фанатизма здорового питания. Там были бутылочки с подозрительного вида напитками для очистки организма, пилюли витаминов размером с банан и несметное количество лоточков с пророщенной люцерной. (Жан-Марк взял в руки один лоток, критически осмотрел его содержимое и безапелляционно заявил, что во Франции такую пищу скармливают домашнему скоту.) К счастью, у меня на кухне оказалась большая глиняная миска, которую я использовала в качестве вазы для фруктов. Жан-Марк осмотрел мою кухню и покачал головой. Моя кухня была очень несексуальной.

В конце концов Жан-Марк нашел все необходимые для кассуле ингредиенты за исключением гусиного жира. (В тот момент я была противницей гусиного жира. Вскоре после этого я изменила свое мнение.) В тот памятный вечер из заблудшего вегетарианца я превратилась в мясоеда-энтузиаста. Не уверена, что на тот момент я знала фамилию Жан-Марка, а если бы и знала, то, скорее всего, не сумела правильно произнести. Не буду рассказывать вам о том, легла ли я тогда с ним в постель, потому что это аморально, да и всю информацию подобного толка я буду описывать в третьей главе. Несмотря на то что я практически ничего не знала о Жан-Марке, он предложил мне возвратиться с ним в Париж. Но ведь мне о нем ничего не было известно! Даже если бы поехала с ним в Париж, я не представляла, чем все это могло закончиться – стал бы он моим любовником, мужем или остался предметом шутливого разговора во время коктейлей перед ужином.

После этого вечера я долго обсуждала с подругами детали произошедшего. Подруги анализировали мое поведение с точки зрения последних изысканий и учений самых модных в США консультантов, писателей и гуру любовных отношений. Я уже совершенно не помню, что именно советовали эти светочи-специалисты отношений между мужчиной и женщиной. Но ни одна из их методик (будь то «12 шагов», «6 золотых правил», «9 бесценных инструментов», «13 ключей счастья» и т. д. и т. п.) не признавала отъезд в Париж с малознакомым французом, который носит микроплавки и читает Пруста, хорошо обдуманным поступком, прямиком ведущим в райские кущи.

Вспоминая каждую минуту нашего с ним общения, я задавала себе вопросы: Что он имел в виду?

В какую сторону развиваются наши отношения?

(На самом же деле зачем было ломать себе голову, когда можно ответить на эти два вопроса так: «ничего особенного» и «кто его знает»?)

Мои подруги разделились на два лагеря. Одни говорили: «О, боже! Он живет в Париже! Чего тебе еще надо?» Другие резонно спрашивали меня: «Ты что, с ума сошла?»

Французский философ Блез Паскаль однажды сказал: «У сердца есть своя логика, которую обычная логика отвергает». Он имел в виду, что неведение – это благо, но выразился изящнее. Как бы там ни было, через полгода после описанных событий я сидела на борту самолета компании Air France , вылетающего в Париж. Я путешествовала налегке: одна кожаная куртка, пара джинсов и свитеров, потрепанный словарь Larousse… Можно сказать, что весь мой багаж был интеллектуального плана.