Сергей Скорик - Последнее заблуждение. Лекции по эволюционной типологии. Том I

Сенсорика есть некоторая проекция на экран, которая проецирует то, что находится в эмпирике. Внутренний мир проецируется, выплескивается вовне, на сенсорику, в объект. За объектом стоит какая-то «реальность» внутреннего мира, но в самом объекте ничего (реального) нет (и самого объекта фактически нет). Весь мир, который мы видим, слышим, осязаем, он весь «сделан» из эмпирики, является проекцией эмпирики вовне. Но как он спроецирован? Прямую связь, связь между эмпирическими событиями и внешними найти чрезвычайно сложно. Именно потому, что не был обнаружен мост между эмпирикой и сенсорикой, человека вовлекло в великую «ересь» – принять мир, выдвинутый перед собой, за «реальный», дать ему статус «реальности». В самом деле, если мы договорились встретиться с кем-то в 16 часов, неужели нам нужно принимать этот мир за «реальный», чтобы встретиться? Нет, нам нужно просто встретиться, встретиться здесь. Нам, конечно, удобно ориентироваться по кругу со стрелкой, по конвенциональному циферблату, который, собственно, и служит для синхронизации наших поступков, потому что во «внутреннем мире» мы их синхронизировать не сможем (во «внутреннем мире» мы можем только ожидать нечто, подобно растению). Когда наши ожидания исполняются, мы переживаем внутри себя «приход» – именно на этом держится любовь. Реальные, «сильные чувства» всегда есть «приход», т. е. такое событие, когда мы обнаруживаем другого человека внутри себя, а не на сетчатке глаза. Чтобы действительно встретиться, необходимо «войти» во внутренний мир. Мы должны «узнать» в себе то состояние, то запечатление, которое вызвано присутствием другого человека. Это и будет собственно «встреча», которую следует отличать от простого рукопожатия двух тел, выдвинутых в объект и поставленных друг перед другом сенсорикой.

Откуда вообще этот мир возник? Каким образом этот стул или стол есть проекция нашей эмпирики? Не видя связи, мы приходим к заблуждению, что стул возник сам по себе, что этот мир вне нас «реален», но это противоречит опыту сновидений и целому ряду других практик. Миру нет места быть нигде, кроме как в нашей эмпирике. В какой-то момент истории философия осознала, что между эмпирикой и сенсорикой есть еще какой-то акт – промежуточное событие, переводящее эмпирику в сенсорику. Более того, без этого посредника мы вообще не можем получить объективный мир, не можем совершить то, что в философии назвали актом апперцепции. Давайте обозначим посредника как некоторую рациональную или ментальную территорию смыслов и описаний. Между эмпирикой, между теми сигналами, что поступают на наши органы чувств и миром, в котором мы живем, в который мы выносим себя, как объект, и который мы так или иначе воспринимаем, стоит некоторое соединяющее описание. В известной формуле Декарта говорится именно про такое описание, cogito, которое философы интерпретируют как мышление или представление. Декарт заметил, что мы существуем, представляя – cogito ergo sum, – то есть наше бытие обозначено процессом представления. Мышление постоянно ставит перед нами мир, как предмет, поставляет нам мир. Как следствие такого посредничества, когда меняется описание, мир становится другим.

Как, например, увидеть ауру человека? Фактически, никакой ауры в мире нет и увидеть ее невозможно, но если вставить описание ауры в процесс между ее переживанием в эмпирике и сенсорикой, мы ее обязательно увидим, выведем на экран восприятия. На этом принципе строится богатейший религиозный опыт, когда, через описание, в мир попадает какая-то иная, виртуальная реальность. Понятие красоты есть, по сути, способность создать такое описание, что мир перед нами станет красивым. Очевидно, что власть над описанием и способность к пере-о-писанию наделяет нас невероятным могуществом. Путь к описанию как посреднику есть исток магии, которая позволяет менять мир, выстраивая его, как угодно. В свою очередь, магия и сновидение связаны в один узел, поскольку наши сновидения также есть проекции нашей эмпирики – это открытие природы сновидений фактически легло в основу психоанализа.

С другой стороны, путь ко всему чудесному обретается в отключении мышления, потому что, когда мышление «замолкает», мир «по ту сторону», который «забрасывался вперед» нашим мышлением, который был заблаговременно рассчитан, предусмотрен и в качестве такового выброшен на экран, как «экскремент» мышления, этот мир уходит из-под нашего контроля, отдается во власть случая, погружается в туман. Отключение мышления равносильно перекрыванию мостика, связывающего эмпирику с сенсорикой. Это событие является основным рычагом всяких восточных медитативных практик. Для большинства школ Востока мышление выступает, как некоторый паразит, переводящий реальное в псевдо-реальное (иллюзию). Мы привязываемся к предметности, к виду вещи, вместо того, чтобы переживать мир внутри себя, как первоисходный. Внешний мир становится настолько ценным, что мы готовы отдать жизнь ради происходящего на сетчатке глаза. Если остановить мышление, все становится на свои места. Медитация (или, как сказал Кастанеда, отключение внутреннего диалога), устраняя мышление, возвращает человека в Реальное.

Однако, технократическая Европа, породившая урбанистическую организацию, пошла иным путем. Европа поставила вопрос иначе: как оперировать мышлением, чтобы эффективно переописывать мир. Ведь та европейская цивилизация, что мы видим сейчас, тот мир машин есть не что иное, как пере-описание, переворот мышления, совершенный Галилеем, Ньютоном, Декартом… Из-за того, что, благодаря Галилею, Земля начала вращаться вокруг Солнца, изменилось наше бытие-в-мире и сам мир кардинально преобразился. Декарт не остановил мышление, Декарт остановил Солнце! Никакой самолет ни за что не взлетел бы в воздух, если бы Солнце в XVII веке не остановилось! Многие тысячелетия Солнце вращалось вокруг Земли, и ничего подобного паровому двигателю не появлялось, Земля стояла в центре мироздания, и по Земле проходили люди, повторяя путь отцов. Как ездил Аменхотеп IV на телеге, так и Екатерина II ездила на такой же, в сущности, телеге, запряженной лошадьми. И вдруг в XVII веке Земля разогналась, и все понеслось! Появились новые вещи, сотворенные мышлением, которые не могли появиться в мире, представленном шестью днями божественного творения, когда Солнце вращалось вокруг Земли.

Как можем мы утверждать, что Земля крутится вокруг Солнца, если наша сенсорика показывает обратное, – она показывает, что Солнце ежедневно ползет по небу, огибая Землю! Чтобы совершить научную революцию, нужно было подвергнуть сенсорику сомнению и перенести все внимание на описание, предшествующее сенсорике. Нужно было понять, что сенсорика не адекватна эмпирике, что между ними еще что-то есть. Этот сдвиг и открыл, по сути, эпоху новой европейской магии, породившей невероятные события – события, которых нет в эмпирике, но которые есть в сенсорике: самолет, пластик, телевизор. Европейский человек освоил свободу промежутка между эмпирикой и сенсорикой, осознал, что именно там и находятся тайные законы, порождающие то, что мы видим. Остается только сочинить те законы, по которым будут двигаться машины – власть над законами дает власть над Природой, над сенсорикой, над видимым миром. Магический взрыв буквально за два-три столетия преобразил картину мира, но откуда взялся этот новый мир? Он пришел из уравнения Ньютона, из формулы, то есть фактически ниоткуда!