Паоло Мантегацца - Физиогномика и выражение чувств

Я изучал на своих детях действие внезапной радости; после мгновенной неподвижности, вызванной удивлением, они начинают смеяться, и в тоже время бьют в такт ногой, хлопают в ладоши, скачут, танцуют, хотя раньше они никогда не видели ни у кого подобной мимики.

Посмотрите на ребенка, которому только что дали новую и желанную игрушку: он скачет с ноги на ногу, хлопает в такт руками. В этой прекрасной картине детской радости мы открываем один из первых источников зарождения музыки, которая является, быть может, самым удивительным произведением человеческого духа. Порожденная удовольствием(?), музыка в силу какого-то чудесного превращения, сама становится источником удовольствия, которое в свою очередь выражается ритмическими мышечными движениями, составляющими азбуку танца. От стучания в такт руками и ногами до изобретения барабана, тамбурина, кимвала всего один шаг. Дикие, но ритмические звуки возбуждают радость и создают музыку, которая, в своих патологических формах, приводит нас снова к первобытным диким звукам. Когда Дарвин спросил четырехлетнего ребенка, что значит хорошее расположение духа, ребенок ответил: «Это значить смеяться, болтать и обнимать»; этот наивный ответ освещает нам известный уголок психологии.

При вспышке радости сочувственное возбуждение распространяется на все наиболее восприимчивые части нашего мозга, в которых накопившаяся энергия всегда готова разрешиться мимикой. Так, Петерик видел, как негры из верховьев Нила терли себе живот, рассматривая стеклянные безделушки, которые им приглянулись; а Лейхард наблюдал, как австралийцы, восхищавшиеся его лошадьми, быками и особенно собаками, попеременно открывали и закрывали рот, как бы смакуя что-то. Таким же образом, жители Гренландии, испытывая удовольствие, вдыхают воздух, точно глотают лакомый кусок. К вышеприведенным я прибавлю еще некоторые другие факты, служащие подтвержденьем этого закона в различных сферах. Развратные люди, при выражении какого-нибудь удовольствия, облизываются, гладят свои щеки или же прибегают к какому-либо иному виду половой мимики; а люди, страстно любящие музыку, придают всем своим радостям выражение гармоническое.

В числе мимических элементов удовольствия, перечисленных в нашей аналитической таблице, некоторые служат выразителями полового вожделения; из них я назову между прочим следующие: закатывание глазного яблока, до того сильное, что роговая оболочка становится невидимой, далее – скрежет зубов, судорожное сжимание челюстей (trismus), эпилептические конвульсии, вздохи, хрипение, рычание, взвизгивания, рыдание и т. п. Все это продукты наиболее грубого животного инстинкта; вот почему они так автоматичны и так непреодолимы; воспитание оказывает на них лишь самое слабое воздействие, а то и совсем никакого. Тут разумная человеческая личность совершенно исчезает в обширном море животного единства: как оказывается, лошадь, осел и человек часто одинаковым образом выражают свои эротические восторги.

Различные мимические проявления удовольствия, группируясь друг с другом, могут представлять характерные картины некоторых душевных волнений или специальных состояний нашего организма.

Здесь я упомяну только о самых известных и наиболее определенных формах проявления этой мимики, которые могут служить руководящею нитью для художника и психолога.

Когда человек вполне здоров, когда ничто не омрачает его душевной ясности, тогда чувство жизни само по себе есть уже удовольствие. Удовольствие это выражается широкой улыбкой, постоянным умеренным напряжением (tonus) лицевых мышц и легким блеском глаз. Таковы лица здоровых детей, таково веселое выражение лица у порядочного человека, когда он хорошо себя чувствует. При виде этих прекрасных проявлений жизни, мы восклицаем: «О, какое веселое лицо. Какое отражение сердечного довольства! Приятно смотреть на него!»

Выражение этого рода можно наблюдать при внезапной и сильной радости, в особенности, если ум к ней не подготовлен. Волнение беспорядочно и быстро устремляется из одного круга мимических движений в другой. Улыбка и смех, конвульсии и крики, пение и танцы едва успевают служить исходом для беспрестанных и спальных токов, распространяющихся из нервных центров. Почти постоянная особенность этой мимики состоит в том, что скрытая энергия переходит при ней в действительные акты: является непреодолимая потребность обнимать, целовать все, что попадется на глаза, – будь это животное или неодушевленный предмет. Поэтому, при изображении человеческой радости, художник никогда не должен упускать из виду той силы выражения, которая сопровождает мышечный разгул.

Это одно из сильнейших унижений человеческого достоинства; поэтому некоторые женщины, мало или вовсе не чувственные по своей природе, испытывают истинное чувство отвращения или ужаса, когда перед их глазами разыгрываются подобные сцены.

Когда человек поднимается вверх, – по лестнице ли рангов, или на мешках с золотом, или на воздушном шаре тщеславия, все равно, – он ощущает сильную и продолжительную радость, придающую его физиономии весьма типическое и постоянное выражение. Подобно тому, как кошка взъерошивает свою шерсть и надувается, чтобы показаться больше и страшнее в глазах нападающей на нее собаки, так и человек, гордость которого сильно польщена высотою положения собственного «Я», держит себя величественно; он надувает щеки, дышит учащенно и сильно, выставляет вперед брюхо, если толст, или верхнюю часть живота, если худ, держит высоко голову, движется с шумом, – словом, старается занять как можно больше места под солнцем и всеми способами привлечь к себе внимание людей, стоящих ниже. Недаром же на всех языках слова: надутый и надменный – синонимы, а надуться значит возгордиться.

Это ни что иное, как чрезмерное проявление хорошего расположения духа с сильной окраской чувственности, глуповатости и распущенности.

От самых низких ступеней выражения простого обжорства можно подняться до самого утонченного и универсального эпикуризма. Лоснящаяся и теплая кожа; полуоткрытый рот, словно в ожидании готовых поцелуев или лакомых кусочков; полуоткрытые и нисколько мутные глаза, с обращенным в пространство взором, как бы вечно созерцающим дымящиеся кастрюли или мягкие подушки; глухой рокот жирной крови в сытом и еще более жирном брюхе; блаженство голого Силена, несомого на плечах голыми вакханками; громкое урчание затрудненного пищеварения; вялость и леность мысли; постоянное тяготение к изысканным яствам и к удобной постели; смакование поцелуев и ликёров; одним словом полная чаша скотского брожения человеческой природы – вот в крупных чертах анатомическая и фигуральная характеристика той мимики, которая вдохновляла художников, воспроизводивших типы Бахуса, Силена и известных Донжуанов.