Евгений Попов - Социализм и судьба России

Первый митинг либеральной оппозиции в 2012 г. был запланирован только на 4 февраля. Такой длительный перерыв наводил на мысль, что Запад намекнул оппозиции, что окончательное решение по организации цветной революции ещё не принято, и ему требуется, по меньшей мере, январь, чтобы выяснить, можно ли получить «критическую массу элиты», готовой сдать Путина, поскольку без этого цветная революция обречена на поражение.

Либеральная оппозиция провела в Москве в феврале два больших мероприятия: второй митинг на Болотной площади с предварительным шествием по Якиманке (число участников 36 000 по оценке ГУВД и более 120 000 по оценке организаторов) 4 февраля и «Большое белое кольцо» – живую цепь на Садовом кольце 25 февраля (11 000 и 25 000 соответственно) [105].

Требования митинга на Болотной были примерно те же, что и на митингах либералов в декабре.

Поддержку народом Путина должны были показать два митинга: 4 февраля на Поклонной горе (138 000 по оценке ГУВД и менее 100 000 по оценке наблюдателей) и 23 февраля в Лужниках (130 000 – ГУВД). Вообще-то митинг на Поклонной горе был заявлен Кургиняном и другими патриотами со скромным предполагаемым количеством участников как митинг против планируемой Западом цветной революции. Однако власти превратили его в массовый митинг в поддержку Путина. Таким образом, Путин взял на вооружение в качестве основной идею Кургиняна о недопустимости иностранного вмешательства через организацию цветной революции в России. С такими патриотическими лозунгами он и выступал на митинге в Лужниках.

Январь 2012 г. прошёл в основном на настроениях декабря 2011. Надежду внушали реформы, предложенные Президентом Медведевым: «Внесение Медведевым закона о возврате выборов губернаторов – крупнейшая политическая уступка со стороны власти, равно как и предложение фактически отменить запретительные барьеры по численности политических партий. Еще вчера невозможно было об этом подумать» [117].

Сохранялась вера в силу энергии митингового протеста декабря:

«Тактика власти: работать на «своих», обеспечивая нейтралитет «болота» и вовсе игнорируя протест. Подход арифметический: важен численный перевес, но не качество и температура настроений.

В этом была логика. То, что эффективно для «своих» и «болота», может как угодно злить противника – на результат не влияет. Это определяло язык власти, тип речи, стандарт высказываний. Власть работала на сознание непритязательное и недалекое, не стесняясь грубых и дешевых форм популизма, демагогии, диффамации и обмана…

Все изменила революция. Зона протеста не просто обрела дар речи и пришла в движение – она раскалилась до кипения; в «болото» и в зону согласных полетели брызги, пошли волны конвекции. Сети взорвало такое словоизвержение, какого не было в отношении ни одного из тиранов и даже извергов прошлого … Температура протеста стала решающим индикатором. На перелом ситуации это сработало сильнее, чем объем протеста; мера сердитости оказалась важнее числа рассерженных… Температура и интенсивность движения в зоне протеста зашкаливают, и это начинает мутить «болото», греть зону согласных. Реакция пока не цепная, но уже идет» [118].

Оптимизм в вышеприведённой цитате зашкаливает: «болотные» митинги названы революцией.

А. Колесников верит, что Путина в случае его победы на выборах ждёт печальное будущее, поскольку он не сможет решить стоящей перед ним задачи, которая заключается «в строительстве отношений с современными, образованными, разочарованными людьми, которые категорически не хотят видеть у власти Путина. Возможно, еще несколько лет назад «национальный лидер» нашел бы способы вербовки этой малозначимой для него части народа. Но сегодня создается впечатление, что он даже не чувствует опасности.

Да, самое логичное для него – возглавить, как это сделал когда-то Горбачев, процесс демократизации. Но активная часть общества уже не готова принимать демократические дары из рук теряющего тефлон лидера. Да он и сам не понимает, зачем ему это делать, полагая, что и так все рассосется само.

К тому же Горбачев начинал демократизацию, когда его популярность шла вверх. Для Путина начинать демократизацию, когда его популярность идет вниз, равносильно добровольной сдаче власти. Поэтому демократизация будет идти помимо его воли.

Идея круглого стола могла бы стать спасительной. Но Путин, который не готов всерьез воспринимать площадь без лидера, постепенно перестает быть стороной, субъектом переговоров. А тянуть время и потом вдруг допустить переговоры – это значит выбрать польский сценарий 1989 г., т. е. договариваться уже об условиях ухода.

Победа Путина в президентских выборах будет означать тупик. Для него самого. Слабое правительство, беспомощная администрация, невнятный парламент. Его власть постепенно становится потешной – кончаются патроны. Ион сам – последний ее патрон» [119].

Путин, конечно, помнит, что возглавленный Горбачёвым процесс демократизации привёл последнего к утере власти. Но Горбачёв пошёл на это сознательно, чтобы уничтожить социализм. В какой-то степени пожертвовал собой. А вот Путин терять власть не хочет. С некоторыми оценками трудно согласиться. Почему правительство слабое, а администрация беспомощная? Просто Колесников так считает. Ну, а парламент требуется именно «невнятным».

В начале февраля после митинга 4-ого ещё обсуждаются варианты смены режима.

«Есть два варианта. Первый: если каким-то волшебным образом (благодаря осмотрительно сориентированному Чурову) власть вдруг будет передана новой команде, то ей придется расхлебывать все, что заварил Путин, включая обеспечение «победы», себя, друзей и учитывая всю модель Великого Всероссийского Паразитария. Или Путин «победит», а потом подготовит отход и уйдет сам, красиво, театрально, а главное – вовремя. И тогда у него будут все основания говорить: вот, при мне все было, должно было стать еще лучше, но… У новой власти опять будет репутация разрушителей, взявшихся спасать страну без знаний и опыта, без исторической ответственности и государственного мышления.

Второй: Путин «побеждает» (как угодно), начинает сам все расхлебывать, рано или поздно, но неотвратимо нарывается на проблемы, сталкивающие страну в каскад бифуркаций, и уходит уже не подобру, а то и не поздорову. А на его место приходит оппозиционер в обстановке более сложной социально-экономически, но зато более комфортной политически – хотя бы не перед низшей точкой падения, даже не в его начале» [120].

Ближе к выборам растущий рейтинг Путина вынуждает либералов признать возможность его победы в первом туре.