Владимир Исаков - Кто и как развалил СССР. Хроника крупнейшей геополитической катастрофы ХХ века

Вторая просьба Горбачева – это поддержать Россию, на которой лежит главное бремя реформ. Буш это тоже обещал.

Предваряя вопрос Буша, Горбачев сказал, что собирается, перед тем как уйти в отставку, подписать указ о передаче права на использование ядерного оружия президенту РСФСР:

– Перерыва не будет, так что Вы можете спокойно праздновать Рождество…

Он сообщил Бушу, что, уйдя в отставку, не собирается «прятаться в тайге» и намерен активно действовать как в политической, так и в общественной жизни, помогая перестройке внутри страны и утверждению нового политического мышления в мировой политике.

Прощаясь, Горбачев сказал:

– Наши роли могут меняться, но то, что возникло между нами, останется навсегда. Гуд бай!

Буш в ответ говорил дольше, чем Горбачев. Американцы из Эй-Би-Си, окружившие стол Горбачева, пытались уловить доносившуюся из трубки английскую речь, подсовывая свои удлиненные микрофоны к самому лицу Президента СССР. Раньше Горбачев обязательно одернул бы нахалов, но в этот раз он смолчал. Он находился в смятении.

– Сделанное тобой войдет в историю, – заключил Буш свой ответный монолог. – Надеюсь, наши дороги вскоре снова сойдутся, и, когда все уляжется, мы будет рады тебя принять. Может быть, здесь, в Кэмп-Дэвиде. Я салютую тебе и благодарю за все, что ты сделал ради мира, благодарю за дружбу!

Последним до ухода Горбачева в отставку к нему дозвонился министр иностранных дел Германии Ганс-Дитрих Геншер, и Горбачев был явно рад тому, что их товарищеский разговор устранил тот ледок натянутости, который, явно вопреки желаниям того и другого, начал образовываться в последнее время.

Никаких процедур проводов президента СССР, как это принято в цивилизованных государствах, не было. Ни один из президентов «суверенных государств» – бывших республик СССР, хотя с большинством из них Горбачева связывали многолетние близкие, товарищеские отношения, – не счел возможным не только приехать в Москву в эти дни, но даже позвонить ему: Горбачеву ничем уже не поможешь, а новый хозяин Кремля вряд ли одобрит подобный жест…

Но и Горбачев – и это тоже бросается в глаза – не счел необходимым позвонить в этот день кому-либо из них…

А. Грачев (воспоминания):

– Закончив разговор с Геншером, Горбачев выпроводил из кабинета телевизионную бригаду и, оставив нас с Егором Яковлевым, предложил выпить кофе. В этот последний час до отставки ему явно не хотелось оставаться наедине со своим многократно перечитанным заявлением, с чертовой «кнопкой», с неизвестным будущим, с самим собой. Нам тоже не хотелось оставлять его одного. Мы пересели за овальный стол, за которым Горбачев обычно принимал гостей, и начался разговор о разном. Один из естественных вопросов – не опасается ли он, что ему начнут мстить, попробуют покопаться в его ставропольском прошлом?

Горбачев: – В этом вопросе я спокоен. Да и подумайте сами, какие могли быть в Ставрополье особые привилегии? Отоваривались в обкомовской столовой. До недавнего времени Раиса Максимовна хранила оплаченные счета за заказы.

Я подал голос:

– А Краснодар? Ведь это ваши соседи, а там такое творилось у Медунова…

Горбачев оживился:

– Вот Медунов – это да. Мы ведь еще с Андроповым пробовали за него взяться. Юрий Владимирович мне говорил: «Надо им заняться, идут нехорошие сигналы. Вымогательства, взятки…» А как гулял на казенных дачах – ничего не боялся, а уж меня-то и подавно. Еще бы – ведь у него был прямой выход к Брежневу…

За разговорами час прошел незаметно. Без десяти семь Горбачев спохватился:

– А где будет телесъемка? Почему не в моем кабинете?

Он, видимо, почувствовал неуместность того, что его заключительное заявление прозвучит не на его рабочем месте, а в искусственной декорации кремлевской телестудии. Однако менять что-либо было уже поздно. Через десять минут его ждал прямой эфир его страны и всего мира.

– Си-Эн-Эн будет показывать на 153 страны – сказал Яковлев.

– Да плюс одиннадцать стран СНГ – добавил не утративший даже в эти драматические минуты хорошую реакцию Горбачев. – Ладно, давайте не будем рисковать с переносом камер, – решил он и вышел из кабинета. Президентом он больше в него не возвращался…

В студии, которую на внутреннем кремлевском языке называли «четвертой комнатой», буйствовала толпа осветителей, фотографов и операторов по меньшей мере трех телекомпаний. Горбачев вошел в комнату за пять минут до семи часов и не без труда, здороваясь по пути со знакомыми ему комментаторами, прошел к ярко освещенному столу с микрофоном. В руке у него была папка с текстом его речи и указ о сложении с себя полномочий Верховного Главнокомандующего.

Президент положил текст указа перед собой и, обратившись к нам с Яковлевым, игравшим роли дирижеров среди окружавшего его хаоса, неожиданно спросил:

– А когда мне его подписывать, до или после заявления?

Наши мнения разошлись – у каждого были свои аргументы. Пока мы спорили, Горбачев попросил у меня ручку и попробовал ее на чистом листе бумаги.

– Лучше бы помягче – сказал он.

Из-за моего плеча протянул свою ручку президент Си-Эн-Эн, присутствовавший на телесъемке. Его ручка удовлетворила президента, и он, не вслушиваясь больше в наши аргументы, положил перед собой текст указа, размашисто подписал его и отложил в сторону. Так, незаметно для посторонних глаз, состоялось его ядерное отречение.

Из Указа Президента СССР № УП-3162 от 25 декабря 1991 года «О сложении Президентом СССР полномочий Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР и упразднении Совета обороны при Президенте СССР»:

«В связи с уходом в отставку с поста Президента СССР слагаю с себя полномочия Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР.

Право на применение ядерного оружия передается Президенту Российской Федерации…»

Подарив оставшиеся три минуты фотографам, ровно в семь Горбачев придвинул к себе текст заявления и начал:

– Дорогие соотечественники! Сограждане!

В силу сложившейся ситуации с образованием Содружества Независимых Государств я прекращаю свою деятельность на посту Президента СССР. Принимаю это решение по принципиальным соображениям. Я твердо выступал за самостоятельность, независимость народов, за суверенитет республик. Но одновременно и за сохранение союзного государства, целостности страны. События пошли по другому пути. Возобладала линия на расчленение страны и разъединение государства, с чем я не могу согласиться. И после Алмаатинской встречи и принятых там решений моя позиция на этот счет не изменилась. Кроме того, убежден, что решения подобного масштаба должны были бы приниматься на основе народного волеизъявления. Тем не менее я буду делать все, что в моих возможностях, чтобы соглашения, которые там подписаны, привели к реальному согласию в обществе, облегчили бы выход из кризиса и процесс реформ…