Владимир Исаков - Кто и как развалил СССР. Хроника крупнейшей геополитической катастрофы ХХ века

Неожиданно для многих, прервав свое многочасовое молчание, с решительной поддержкой министра обороны, а стало быть, и позиции союзного президента, выступил Ельцин. Подчеркнув, что он высказывает не только свое личное мнение, но и излагает официальную позицию руководства Российской Федерации, он заявил, что Россия не создает и не собирается создавать собственной армии, невзирая на возможные шаги в этом направлении со стороны других республик.

Б. Ельцин: – Мы не будем ни первыми, ни вторыми, ни третьими, ни четвертыми. И это ответ России на опасения тех, кто считает, что она может кому-то угрожать. Поскольку мы пытаемся, несмотря на все трудности, создать новое государство – Союз Суверенных Государств, оно, безусловно, должно иметь и единую армию – единые Вооруженные силы…

Ельцин закончил он свою пространную речь, официально подтвердив, что Россия не только никогда не пойдет на создание собственной армии, но и «призывает всех» объединить усилия для решения этого важного вопроса.

Горбачев никак не выдал своего ликования, хотя было очевидно, что Ельцин с присущей ему категоричностью изложил, в сущности, позицию союзного президента, и передал слово следующему оратору. У него были все основания испытывать удовлетворение от хода сегодняшнего заседания. Руководимый им государственный корабль впервые после августовской катастрофы, чуть было не отправившей его на дно, начал опять слушаться руля. Как показывало сегодняшнее заседание, ему удалось отладить и запустить даже такой сложный и капризный механизм управления, каким был, в сущности, совсем не приспособленный для этой функции Государственный совет. Ведь он объединял почти как в международной организации лидеров республик, провозгласивших себя по примеру России суверенными государствами.

И все-таки даже это нелепое подобие Совета Безопасности ООН, состоявшее из бывших членов политбюро, как оказывается, можно было заставить работать на его замысел. Всего лишь на одном заседании Горбачеву удалось заставить его служить декоративным фоном для его политического возвращения из заграницы и использовать Госсовет для того, чтобы остудить вожделения республиканских правителей в главной сфере национального суверенитета – безопасности.

Бросить вызов объединенной позиции министра обороны и двух президентов участники совещания, разумеется, не решились. Даже украинский премьер Витольд Фокин, несмотря на то что исход выборов президента на Украине и, стало быть, его собственная судьба оставались неясными, предпочел в этом вопросе торжественно солидаризироваться с позицией российского президента. Коньюнктурный девиз «Сейчас скажем так, а потом посмотрим», незримо проступал на многое слышавших стенах зала политбюро.

Оставалось разобраться с союзным министерством иностранных дел… Все головы вновь повернулись к Ельцину: он должен был дать ответ – будет ли продлена жизнь союзному МИДу или от него останется символический огрызок – одна десятая часть, о которой говорил Козырев? Интерес лидеров республик к позиции России в этом вопросе объяснялся, разумеется, не беспокойством за судьбу Панкина. При всей их неудовлетворенности тем приниженным положением в области внешней политики, в котором их держала Москва, они готовы были терпеть от союзного руководства то, чего не могли бы снести от российского. Во всяком случае, официально признать, что среди равных республик есть одна «более равная», чем все остальные, было бы для них неприемлемо.

Ельцин явно наслаждался такими минутами, когда его слово становилось решающим. В такие моменты он даже позволял себе быть великодушным. Вот и сейчас, под обращенными на него взглядами, он начал раздраженно критиковать союзный МИД: люди развратились, оторвались от собственной страны, недаром почти все посольства сделали «под козырек» перед путчистами… Пожурил он посольства и за то, что в своих телеграммах они часто пересказывают вещи, уже опубликованные в печати, поэтому, по его мнению, вполне можно было бы сократить не только дипломатов, но и шифровальщиков. В итоге делался вывод: надо идти на более радикальные решения.

Однако, сказав все это, Ельцин неожиданно закончил «отпущением грехов» МИДу, заявив, что он с уважением относится к дипломатам и считает, что польза от них есть. Главное же, российский президент развеял опасения союзного министра, сказав, что Россия «не рвется» создавать за рубежом свои посольства, потому что «считает деньги». Дипломаты облегченно вздохнули…

Рассуждения Ельцина, как и предыдущие его высказывания о единой армии будущего «общего государства», подтверждают, что всего лишь за месяц до встречи в Беловежской Пуще у него не было отчетливых намерений вести дело к стремительному разрушению союзных структур и отказу от подписания нового Союзного договора. Еще в начале ноября и даже позднее этого срока Ельцин вел себя как человек, следовавший общей стратегии, выработанной после августа совместно с Горбачевым… Что, разумеется, не означало, что такой же позиции придерживалось его окружение…

Заседание Госсовета подошло к завершению. На первый взгляд, оно ознаменовалось для Горбачева рядом серьезных приобретений, за которые, как ему казалось, на этот раз не пришлось платить принципиальными уступками. На заседании была достигнута договоренность о том, что вскоре члены Госсовета соберутся вновь для постатейного обсуждения проекта Союзного договора…

В этот день состоялось очередное заседание Госсовета СССР. На этот раз оно началось едва ли не со скандала. Приехавший последним Ельцин хмуро вошел в комнату на первом этаже, где Горбачев собрал уже прибывших участников. Сам его вид не предвещал ничего хорошего.

Ельцин был взбешен поступившей к нему информацией о том, что Горбачев на пресс-конференции по поводу выхода своей книги якобы «проходился» по адресу российского руководства в связи с событиями в Чечено-Ингушетии.

– Раз вы критикуете Россию, – бросил он Горбачеву, – мы будем отвечать. Выходит, кончились наши новые отношения, которые продолжались всего три месяца после августа.

Горбачев опешил. Положение осложнялось тем, что отвечать Ельцину приходилось в присутствии собравшихся других республиканских лидеров. Те, почувствовав неуместность своего присутствия при «семейной сцене», один за другим выбрались из комнаты.

Горбачев постарался успокоить российского президента, сказал, что не имел в виду осложнять его жизнь. Больше того, он ведь постарался выразить поддержку его позиции в пользу сохранения целостности России и обещал в подтверждение своих слов показать стенограмму пресс-конференции. Ельцин, несмотря на примирительный тон президента, еще некоторое время не мог остыть. Ворчал по поводу «горбачевского» телевидения, которое-де постоянно повторяет его критические высказывания в адрес российского руководства, негодовал из-за того, что россиян дискриминируют в вопросах распределения дачных поселков и домов отдыха. Однако «пар был выпущен», и можно было открывать заседание.