Сергей Поляков - Концепты и другие конструкции сознания

Человек в процессе интроспекции легко регистрирует собственные мысли. Многие из них он затем экстериоризирует, то есть высказывает в виде слов во время коммуникации с другими людьми. Только психические феномены отображают нашу интеллектуальную деятельность и связаны с ней совершенно очевидным образом. Исключительно в виде психических феноменов выражаются и существуют не только человеческий разум, но и репрезентированные в них же «объективный» физический мир и «субъективный» внутренний мир.

Еще раз повторю, что нет человеческого разума в виде некой якобы бессознательной разумной физиологической или электрохимической активности мозга. Его нет без и вне психических феноменов. Разум проявляется не только в форме разумного поведения, но в первую очередь в форме упорядоченных последовательностей психических феноменов, которые возникают в человеческом сознании и очевидны для каждого человека… Однако данный факт для современного когнитивистского методологического бихевиоризма по-прежнему неочевиден.

Психические феномены доступны интроспекции и представляют собой преимущественно чувственные образы, понятия и конструкции из них. При этом их самих по себе вполне достаточно для понятного и убедительного психологического объяснения функционирования человеческого разума. Взаимосвязанные психические феномены, наблюдаемые интроспективно, являются для каждого индивидуума, с одной стороны, субъективным доказательством наличия у него разума и сознания. С другой стороны, они же суть проявления самого разума и сознания.Более того, никакого другого разума и сознания без этих психических феноменов или вместо них у человека просто нет.

Собственные психические явления мы всегда осознаем, хотя и не всегда столь же хорошо понимаем. Они доступны нам и как репрезентации реальности, и как объекты нашего самонаблюдения. Чудесно то, что мы способны не только переживать их в своем сознании, то есть мыслить, но и рефлексировать по поводу своих мыслей. Это позволяет нам описывать и обдумывать не только воспринятое в окружающем мире, но и переживаемое в собственном сознании в процессе интроспекции… Мы способны делать это так же, как делали люди сто и тысячу лет назад. И для объяснения разума нет необходимости создавать надуманные и лишние конструкты. Мы просто можем наблюдать за подтверждающими нам наличие у нас разума феноменами своего сознания так же, как наблюдаем за внешним миром.

Доминирующие в когнитивной психологии положения о недопустимости интроспекции и второстепенной роли психических феноменов сегодня не просто неадекватны и странны. Они уже смешны. Дело в том, что сам когнитивизм демонстрирует нам, как, немного модифицировав интроспекцию (подробнее об этом см.: С. Э. Поляков, 2011, с. 15–67), вполне можно преподнести ее в форме «объективного» психологического эксперимента… Для этого достаточно лишь соблюсти некоторые формальные условия. Например, предложить нечто вроде экспериментальной методики и ввести в интроспекцию элементы измерения каких-либо параметров. Главное, не называть все это интроспекцией.

Так, один из основоположников когнитивизма, Дж. Андерсон (2002, с. 122–123), приводит в своей основополагающей монографии по когнитивной психологии в качестве вполне «объективного» эксперимент Р. Мойера (R. S. Moyer, 1973, с. 180–184). Автор измерял в нем время, необходимое для мысленного сравнения ментальных образов разных объектов. Испытуемым предлагалось оценить по памяти относительные размеры двух животных, например лося и таракана, волка и льва. Многие испытуемые сообщали, что, давая оценки, они представляли образы объектов и действительно мысленно сравнивали их размеры. Исследователь установил, что увеличение разницы в размере объектов уменьшает время реакции испытуемых. Наибольшие трудности возникали при сравнении близких по размерам объектов.

Вопрос: что «объективно» изучалось в этом эксперименте? Ответ: «объективно» не изучалось ничего. Несмотря на то что когнитивизм исключает возможность использования данных интроспекции, Р. Мойер (там же) прямо использует результаты интроспекции испытуемых. Основываясь на гипотезе, выстроенной, по-видимому, на основе собственной интроспекции, экспериментатор успешно и «объективно» доказывает в интроспективном эксперименте, что задача на различение визуальных образов представления двух объектов будет решаться быстрее, если объекты различаются в большей степени. «Объективность» же, вероятно, заключается в факте измерения исследователем времени получения от испытуемых интроспективных самоотчетов и формальной возможности воспроизвести этот эксперимент.

Таким образом, стоит только добавить в интроспективный эксперимент чуть-чуть видимости математики или физики(в виде процедуры измерения), как когнитивизм уже готов считать его не только достоверным, но и «объективным». Из сказанного мною не следует, что я не согласен с автором эксперимента или против подобных легко воспроизводимых интроспективных экспериментов. Наоборот, я лишь демонстрирую, что это не «объективная» психология, а попытка объективизации, точнее, даже формализации результатов интроспекции исследователя и его испытуемых. Следовательно, интроспективные приемы, которые, как неоднократно провозглашалось основателями когнитивизма, не соответствуют его базовым положениям, теперь уже негласно признаются и принимаются им, а их использование рассматривается даже в качестве его достижений, в то же время официально интроспекция по-прежнему отвергается. Это лишь свидетельствует о глубоком кризисе данного направления.

Такого же рода «объективные» интроспективные эксперименты стали уже новой классикой когнитивизма. Отличаются они друг от друга лишь большей или меньшей маскировкой факта использования интроспекции. Так, в широко известном эксперименте Р. Финке, С. Пинкера и М. Фараха (R. A. Finke, S. Pinker & M. J. Farah, 1989, с. 50–78), который тоже расценивается Дж. Андерсоном (2002, с. 125) как «объективный», авторы предлагали испытуемым создавать мысленные образы, а затем осуществлять их трансформации. Например, предлагалось представить заглавную букву N, а затем провести линию от верхнего правого угла к нижнему левому углу. Затем вообразить заглавную букву D, повернуть ее на 90 градусов влево и поместить снизу заглавную букву J. Испытуемые осуществляли эти преобразования с закрытыми глазами и отвечали, что у них в первом случае получились песочные часы, а во втором – зонт.

По мнению авторов, их коллег и самого Дж. Андерсона (там же), данный «объективный» эксперимент продемонстрировал, что испытуемые способны строить в своем сознании визуальные образы представления и трансформировать их. Испытуемые, безусловно, способны строить в своем сознании визуальные образы представления и трансформировать их, но мы с вами имеем здесь дело с обычной интроспекцией, даже не особенно замаскированной под традиционный «объективный» эксперимент.