Александр Шевцов - Вторая Ведогонь. Книга первая. Сокровенное тело

Что же происходит при возмущении и что при сдержанности? Нам не ответить на этот вопрос, не описав участие разума в происходящем. А он не просто замешан – он тут главный. Вспомним, как начинается возмущение? Это довольно трудный предмет для самоосознавания. Возмущение захватывает и отбирает способность наблюдать за собой. Именно когда приходит возмущение, это особенно трудно. Тем не менее осознавание происходит, и при определенных усилиях мы можем восстановить все. Поэтому вспомните, с чего начинается возмущение и последующая борьба с ним.

Они не начинаются просто так или ни с чего. Язык отчетливо показывает, что у возмущения всегда есть причина. Мы всегда возмущаемся на кого-то или на что-то. Но это «что-то» обязательно принадлежит кому-то. К примеру, нас возмущает чья-то наглость, хитрость, жестокость, бездушность, невнимательность, самовлюбленность… Иными словами, для возмущения нужен другой человек. Но не как таковой – человек сам по себе нас не возмущает. Даже наоборот. Нас возмущают некие отклонения от ожидаемого, как от своеобразного исходного Образа Человека. Как если бы мы все были приобщены к Творению или где-то в мировом пространстве духовных миров этот Образ доступен нам для сличения в любой миг.

Что же получается? При виде изначального Образа человека, воплощенного в другом человеке, мы спокойны и дееспособны. Значит, вид правильного Образа переводит меня в разумное состояние либо мой разум в рабочее состояние. И это считается сутью и смыслом существования человека разумного – просто быть разумным как можно дольше, лучше – всегда. На искажения чужого Образа, что означает, Образа разума в другом человеке, мы возмущаемся.

Но если мы не забыли, что возмущение – это замутнение или искажение разума, значит, неверная работа другого разума воздействует на мой и искажает его. Очевидно, это происходит не всегда и не просто так. Для передачи такого воздействия чужой разум должен вступить с моим во взаимодействие. Именно взаимодействие вскрывает мой разум для чужого и оказывается передающей средой для искажений.

Надо однако отметить, что не все подобные взаимодействия бывают прямыми. Иногда мы способны возмущаться человеком, который к нам напрямую не обращается. И даже киногерой может нас страшно возмущать. Думается, тут все же имеется перенос происходящего на себя. В психологии это называется эмпатией, то есть вчувствованием, хотя было бы лучше назвать это сопереживанием. Иначе говоря, мы проживаем подобные взаимодействия в предчувствии, и этого достаточно для возмущения.

Что же происходит при возмутительных проявлениях искажающего воздействия? Мы как бы подвергаемся нападению которое имеет целью исказить наш разум. Как это делается? Человек вынуждает меня отвечать своими действиями на поступки, не соответствующие Образу разумности. Тем самым я вынужден сломать свой разум ради другого человека. Это ощущается недопустимым, как трещины на обшивке корабля. Трещина – это смерть. Особенно если корабль космический. Ее нужно немедленно закрыть и заварить.

И вот включается аварийная система корабля и начинается срочная починка. Сначала трещина запечатывается пленкой, а затем заваривается потоком огня. Вот такая метафора.

Итак, воздействие на меня, прямое или отдаленное, но угрожающее потерей Человеческого Образа, рассматривается разумом как угроза выживанию. Разум распознает ее причину как нарушение разумности и вызывает огонь, который должен залатать дыры в моем корпусе, а заодно починить и разум Иного. Таким образом, мы поддерживаем исходно обязательный уровень разумности, заданный человечеству.

Если воздействие оценивается как чрезмерное или ненужное, мы его сдерживаем. Конечно, это делает все тот же разум.

Словари русского языка не имеют действительного понимания сдержанности, но дают несколько чудесных подсказок. Например, сдержанный – это владеющий собой. Или ровный, без резкостей. А сдержанное выступление, сдержанные оценки – это высказывания, избегающие крайностей. Исходя из этого, можно посчитать нашу сдержанность идеалом конфуцианства – срединным путем, одинаково удаленным от всех крайностей мира.

Приведенные примеры показывают, что сдержанность как понятие проделала немалый путь в своем развитии и уже превратилась в некую черту общественного поведения. Однако исходно сдержанность – явление глубоко личное, даже глубинное и внутреннее. По сути она даже не всегда относится к взаимоотношениям с другими людьми, поскольку применяется для погашения любых порывов, не только направленных против разума. Например, оказавшись где-нибудь в походе перед выбором перепрыгивать через пропасть или идти в обход, вы не можете испытать возмущения, но вполне можете возбудить в себе порыв прыгнуть. И либо прыгните, либо сдержитесь.

Что вы при этом будете ощущать и сделаете? Ощущения эти всем знакомы. Вы глядите на задачу, стоящую перед вами, и ощущаете, что она вас как-то пугает. Прыгнуть через пропасть, войти в холодную реку, выхватить уголь из костра, перебежать дорогу перед машиной – это действительно опасно для жизни. Точнее, для тели – физического тела. Но и высунуться со своим высказыванием на глазах у людей тоже ощущается опасным. Только это опасность не для тели, а для личности. Ощущение опасности – обязательная составляющая сдержанности.

Однако такой же обязательной составляющей является и наличие задачи, которую можно решить одним сильным движением. Раз появились задачи, значит, речь идет о работе разума. И мы с очевидностью видим, что вначале разум оказывается перед задачей, которую совсем не просто решить. Но явно находит решение, в котором, однако, сомневается. Это решение заманчиво, так что разум создает образ действия, ведущий к победе. Но когда начинает прикладывать его к действительности, понимает, что на деле решение может и не состояться. И тогда он отменяет его.

Это вкратце. А если заглянуть поглубже, то мы обнаружим, что создав решение, человек не просто оценивает его с точки зрения действительности. Он вводит себя в состояние готовности, собирая необходимую для рывка силу. И какое-то время пребывает в состоянии готовности к действию, как бы примеряя к действительности не образ действия, а количество сил, которые может вложить в воплощение этого образа.

В эти мгновения он производит либо переоценку своих возможностей, либо переоценку действительных затрат. К примеру, если речь идет о том, как выступить публично, то сначала мы смотрим только на себя: смогу ли я выступить. И когда убеждаемся, что сможем, то собираемся с духом – так этот сбор сил называется в подобных делах. Но, собравшись, мы расширяем объем оцениваемого образа. Теперь кроме возможности выступить мы смотрим и на последствия. Сможем ли мы перенести, скажем, неудачу, случись она. Или выдержать насмешки и каверзные вопросы. И отказываемся от решения.