Александр Данилин - LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости

В LSD-25 фармакологи воссоздали недавно другой аспект сомы — улучшение восприятия и галлюциноген, который, с точки зрения фармакологии, практически бесценен…

То, что диктатор мог бы, если бы захотел, использовать эти наркотики в политических целях, не вызывает никаких сомнений. Он мог бы обезопасить себя от политических волнений, изменяя химию мозгов своих субъектов и заставляя их таким образом соглашаться со своими рабскими условиями. Он мог бы использовать транквилизаторы, чтобы успокаивать возбужденных; стимуляторы — чтобы поднимать энтузиазм у индифферентных; галлюциногены — чтобы отвлекать внимание несчастных от их страданий. Но как диктатор может заставить своих субъектов принимать пилюли, вынуждающие их думать, чувствовать и вести себя таким образом, как ему этого хочется? По всей вероятности, ему будет достаточно лишь того, чтобы они были доступны…

Наряду с транквилизирующим, галлюциногенным и стимулирующим свойствами, сома в моем сюжете имела силу повышать внушаемость и потому могла быть использована для усиления эффекта правительственной пропаганды. Менее эффективно и с большей физиологической ценой некоторые наркотики в фармакопее уже могут быть использованы для той же цели (выделено мной. — А.Д.). Существует, например, скополамин, активный элемент белены, в больших дозах — мощный яд; существует пентозал и амитал соды. Пентозал, по какой-то странной причине получивший прозвище «сыворотка правды», использовался полицией в разных странах в целях получения (или, возможно, внушения) признаний от упрямых заключенных. Пентозал и амитал соды снижают барьер между сознательным и бессознательным разума и имеют огромную ценность в лечении психических травм, полученных в ходе боевых действий, по методике, известной в Англии под названием «абреативной терапии», в Америке — «наркосинтеза». Говорят, что эти наркотики иногда используют коммунисты для подготовки к открытому появлению в суде важных заключенных…»

Олдос Хаксли конечно же чувствует, но нигде не формулирует следующего: бытийную, экзистенциальную близость феноменов тоталитаризма и эпидемии галлюциногенов. Того, что в основе действия и тех и других — попытка избавиться от личности, растворить, рассеять индивидуальное творчество и ответственность. И «любой социализм», и химические вещества стремятся не допустить духовного возрастания человека на пути «очеловечивания мира и обожения человека» (пользуясь словами отца Сергия Булгакова).

Однако тоталитарные режимы не использовали «рецепт» Хаксли. Они боялись галлюциногенов, не выпускали их за пределы «закрытой» науки. Видимо, эти наркотики ощущались «хозяевами» как «конкуренты» во влиянии на человеческую душу. Они боялись их, так как не понимали и не могли предсказать результатов столкновения с ними.

Не использовались, скорее всего, галлюциногены и организаторами открытых процессов «врагов народа».

Европейскому наблюдателю казалась невозможной сама мысль о том, что явный самооговор подсудимых, их публичные признания на суде в не совершенных ими никогда, абсолютно фантастических преступлениях были сделаны добровольно — ради сохранения «целостности партийной идеологии».

Сознание Хаксли — человека западной культуры — никак не могло допустить, что бывшие партийные лидеры, выступавшие на этих процессах с саморазоблачениями, обрекали себя на смерть и проклятие собственного народа без наркотика — ради абстрактного «общего мнения».

Однако это же сознание допускает, что наркоманы обрекают себя на бессмысленную смерть ради вожделенного химического вещества!

Хаксли не осознавал социализма и нацизма как формы «дионисических» духовных наркотиков.

Хотя многие участники «психоделии» прекрасно это понимали!

Пинку, герою уже упоминавшегося нами психоделического фильма «Стена» А. Паркера, мерещится, что, находясь на грани разрушения личности из-за чрезмерного употребления наркотиков, он, подобно бабочке, превращается в «куколку», а из нее, как бы выйдя на следующий виток своего бытия, становится… лидером нацистской организации.

«Летописец» психоделической революции Том Вулф пишет об одном из развлечений психонавтов:

«Перво-наперво они выкрасили автобус в неяркий красный цвет, цвет высохшей крови… Потом, поверх высохшей «крови», они принялись изображать милитаристские символы: свастики, железные кресты, кресты викингов, красные кресты, серпы и молоты, черепа и кости — все, что, как они считали, подходило под эту гнусную категорию…

…Во главе колонны предполагалось пустить… Ангелов Ада, походным порядком, увешанных свастиками. Свастиками. Это наверняка должно было посеять в толпе прикольную панику».

Продолжая мысль предыдущей главы, нельзя не вспомнить, что сюрреалистическая «революция» закончилась в 1929 году. Во всяком случае, в тот год перестала существовать сплоченная едиными выставками, манифестами и общественными акциями группа художников.

Причиной ее распада послужило… вступление Андре Бретона во французскую коммунистическую партию. Лидер сюрреалистов требовал, чтобы остальные члены группы сделали тот же шаг.

Бретон был убежден, что коммунизм является «единственным до конца последовательным политическим выражением принципов сюрреализма». Другие члены объединения, теоретически соглашаясь с ним, не хотели, как писал Рене Магрит, «переносить чистое искусство в политическую грязь».

Галлюциногены начали вызывать всеобщий интерес.

В США к 1966 году не менее 8 тыс. подпольных лабораторий производило и распространяло LSD. На местном черном рынке LSD-25 превратился в самый популярный наркотический товар. Крупные города, такие, как Нью-Йорк и Лос-Анджелес, приобрели целые «кислотные» районы. В них люди всех возрастов могли приобрести LSD круглосуточно. По данным статистики, до 50 % (!) жителей таких районов употребляли «кислоту».

Появились «профильные» кафе, в которых без LSD не обходилась ни одна вечеринка. Атмосфера там весьма напоминала знаменитые кафе художников на Монмартре начала века.

«Кислотой», разумеется, дело не ограничивалось.

«…В Калифорнии хранение пейотля, в отличие от LSD, было уже запрещено законом. — пишет Т. Вулф. — Приходили чертовски большие ящики этой дряни, 1000 ростков и корней — 70 долларов; одни ростки — немного дороже. Если тебя схватят — ты схвачен, потому что никакого оправдания не было. Не могло быть никакой другой цели приобретения этих гнусных вонючих растений, кроме как уторчаться до умопомрачения. И все они садились и принимались резать эту гадость на длинные узкие куски, а потом выносили их на улицу сушиться, это отнимало не одни день, после чего они стирали все это в порошок, который расфасовывали в капсулы из-под желатина или кипятили в воде до состояния смолы и тогда уже запихивали в капсулы, а то и попросту готовили нечто вроде гнуснейшего на свете бульона, такого мерзкого, такого невероятно отвратительного, что приходилось с целью отбить дурной вкус замораживать его до состояния студня, да еще и целый день поститься, пока не опустеет желудок, — и все для того, чтобы проглотить восемь унций этого дерьма и не сблевать. Но зато потом — улет. Перри-Лейн, Перри-Лейн…