Джон Гриндер - Истоки нейро-лингвистического программирования

Когда наступила моя очередь отвечать, я странным прерывистым голосом сказал что-то вроде: «Я осознаю, что вы спрашиваете меня о том, «что я осознаю». Это звучит действительно чудно́. Я думаю, что говорю о себе что-то, раскрывающее обо мне то, чего я сам не осознаю».

Они дали мне одну зеленую карточку. Я помню, что был единственным, кто получил стопроцентно зеленый кусочек картонки. У всех остальных были красные, серые или их комбинация, у некоторых среди других карточек присутствовали и зеленые. Но только у меня была единственная зеленая карточка. Я не знал, радоваться или огорчаться.

Я заметил, как они посмотрели друг на друга, когда Джон вручал мне зеленую карточку, кивнули и подмигнули друг другу. Они всегда были синхронны в мыслях, словах и движениях, часто заканчивали друг за друга предложения, даже шутки, и им никогда не нужно было смотреть друг на друга, чтобы получить визуальный ключ. Словно хорошо сыгранная музыкальная или комическая группа. Они были настолько синхронны, настолько взаимно настроены, что иногда это озадачивало. Это было частью их личной силы. Завершение предложений друг за друга, размещение людей и объектов в преднамеренные положения без предварительных договоренностей, предсказание поведенческих результатов, сверхъестественное обольщение.

Примерно через час после начала семинара был перерыв, и Джон с Ричардом вызвали меня в маленькую смежную комнатку. Значения карт я пока еще не знал. Джон и Ричард уселись по обе стороны от меня и начали по очереди говорить мне на ухо, с этой их манерой мы все познакомились во время дальнейших занятий. Они сказали мне:

Джон: «Ты точно такой же, как мы…»

Ричард: «… делай в точности то, что делаем мы».

« Что-что? » – спросил я.

«Просто копируй нас», – ответили они в унисон.

Они встали и вернулись в большую комнату, чтобы продолжить семинар.

Несколько семинаров спустя наконец-то выяснилось, что «задача», которую мы пытались решить, раскрывала предпочитаемые репрезентативные системы , с помощью которых каждый человек придавал «смысл» окружающему миру. Предполагалось, что когнитивный стиль не был «случайным». У отдельных людей действительно есть последовательные предпочтения, и используемые вами слова тоже неслучайны: они многое могут сказать о вашем когнитивном стиле. Ваш когнитивный стиль является вашей картой, но не вашей территорией. Мы также изучали и то, что позже стало известно как «мета познание» или размышления о мышлении.

Вербальным ключом к предпочтениям, обнаруженным Джоном и Ричардом, являются предикаты, то есть глаголы, прилагательные и наречия, используемые отдельными людьми в речи и письме. Это центральная концепция того, что позже стало нейро-лингвистическим программированием или НЛП. В те ранние дни мы подразумевали под «репсистемами» то, что у каждого из нас были поведенческий и когнитивный «стили» и предпочтения. Вкратце это превратилось в «ВАК» – визуальную, аудиальную и кинестетическую модель.

Сила объяснения немедленно произвела результат и имела, как говорят в психологии, «очевидную валидность». Мой личный дар и в то же время проклятие «аудиальности» (зеленая карточка означала аудиальную репсистему, красная – визуальную, а серая – кинестетическую) стал очевиден: я легко воспринимал устную речь, но с письменным текстом испытывал сложности. Я мог наиграть мелодию на слух, но не умел читать и запоминать нотную грамоту. В том, что касалось слов, я был на высоте; как только дело доходило до цифр – начиналась борьба. В финальной серии игр в процессе моего обучения мне предстояло научиться стать тем, кем я не был, преодолеть свои ограничения, что было ключевой предпосылкой будущего направления НЛП.

Так продолжалось неделя за неделей, каждый раз другой вопрос для изучения, другой, и через некоторое время ставший предсказуемым, набор ответных реакций, являвшийся частью метамодели .

– Я хочу, чтобы ты вспомнил то время, когда…

– Я не могу.

– Что останавливает тебя?

– Что?

– Что тебя останавливает?

– Ну, я думаю, меня останавливает ощущение, что я застрял.

– Застрял? Как именно?

– Застрял так, что я не могу это сделать.

– Что тебя останавливает?

– Ну, я думаю, что могу потерпеть неудачу.

– Что произойдет, если ты потерпишь неудачу?

– Ну, это просто моя манера говорить.

– Что произойдет, если ты изменишь манеру говорить?

– Я не знаю.

– Откуда ты знаешь, что ты не знаешь?

– Что? Повтори еще разок.

– Откуда ты знаешь, что ты не знаешь?

– Я не знаю.

– Угадай! – прокричал Ричард.

«Это что-то новое», – сказал я сам себе.

– Я думаю, что это не относится к моим убеждениям.

– Убеждениям о чем именно? – продолжал Ричард.

«Это уже вторжение…» – подумал я.

«Кто вторгается и по какому именно поводу?» – я услышал, как говорю это сам себе. Ну вот, метамодель становится моей второй натурой, невзирая на все мои колебания. Это и был «желательный исход», как я обнаружил позже.

Моя речь была отрывистой, даже в клинических условиях. Каждый вопрос или «нарушение» метамодели, очищающие луковицу моей повседневной речи, раскрывали слои смыслов, лежащие под поверхностным слоем просторечия повседневных разговоров.

Повседневный разговор хорош для покупки товаров в бакалейной лавке, но не в контексте обучения и терапевтического изменения, когда человек обычно стремится скрыть или заблокировать, сознательно или бессознательно, эмоционально насыщенные переживания.

«Структура магии», том I, посвященная метамодели и вербальным навыкам, еще не вышла, но рукопись уже была сдана в печать. Мы должны были получить копию Священного текста через пару недель. Прямая философская предпосылка «Магии» и серии книг об Эриксоне 6была взята из работы Альфреда Коржибского «Наука и психическое здоровье», особенно ключевая фраза «Карта не есть территория». 7Если естественный язык является моделью опыта (то есть картой или описанием опыта, но не собственно опытом или территорией), тогда языковые паттерны в «Структуре магии», описывающие действенные, непосредственные терапевтические обструкции и интервенции, были моделью естественного языка, или «метамоделью».

Не склонный легко воспринимать все на веру и настроенный скептически во время того, что по сути было моделированием процессов «лучших практик» (термин «лучшая практика» к тому времени еще не был изобретен), я отыскивал и читал книги, смотрел видео, слушал аудиозаписи Перлза, Сатир и других терапевтов, которых они упоминали, например, Фрэнка Фарелли. И, конечно, вопросы метамодели можно было найти в статьях и на кассетах.