Евгения Трошихина - Сосуд и зеркало. Развитие эмоционального ресурса личности в психотерапии

Такое буквальное прочтение свидетельствует о символическом приравнивании и отсутствии глубины внутреннего пространства, где символы известны и непостижимы, реальны и метафоричны. Так и спираль композиции оказывается не «как будто» водоворотом, а именно водоворотом-цунами в Японии. Метафора берется буквально, так что становится эквивалентом реальности. Внутренний и внешний мир приравниваются, между ними нет зоны перехода, третьего пространства, необходимого для жизни символов.

П. Фонаги (Fonagy, P. at al., 2007) описывает три субъективные модели отношений между внутренним миром человека и внешней реальностью: психическая эквивалентность, претензия (pretend) и ментализация (mentalizing).

В случае психической эквивалентности внутренний мир и внешняя реальность просто приравниваются. То, о чем человек думает и что чувствует, по его представлениям, является прямым отражением того, что происходит во внешнем физическом мире, и наоборот. При такой структуре не проводится никакой дифференциации между внутренними размышлениями, фантазиями, чувствами и фактами, реальными событиями. То, что мыслимо – реально, то, что реально – мыслимо, и, следовательно, в таких ситуациях человек ограничен в интерпретации своего опыта. Существует только то, что происходит с ним, и это что-то совершенно определенное, однозначное.

Модель «претензия» (pretend) характеризуется тем, что внутренний мир отщеплен от внешнего, он никак не стеснен действительностью. Независимо от того, что человек воображает, он признает это за реальность, а то, что им игнорируется, представляется несущественным. Иными словами, для данного способа характерны механизмы диссоциации мыслимого и реального и отрицания того реального, что не вписывается в воображаемое. Это своего рода претензия человека на то, что воображаемое им и есть сама реальность. Сам человек как интерпретатор или создатель опыта ограничен, потому что принятие во внимание действительности угрожает тому, что было предположено, и открывает дверь к тому, что было проигнорировано.

При ментализации, или рефлексивном способе, признается, что внутренний мир отделен от внешней реальности, но остается связанным с ней. Для данной модели характерны размышления человека над тем, как фактически происходящее с ним вызывает его мысли, чувства или фантазию и как это, в свою очередь, влияет на происходящее. В этом способе проводятся различия между событиями и реакциями на них, и субъективный опыт чувствуется как имеющий глубину, необходимую для разносторонних интерпретаций. Таким образом, человек может наслаждаться мерой внутренней свободы. Ментализация – это особая символическая функция, она показывает человеку, что его внутренний мир богат, сложен и неоднозначен, и таков же внутренний мир других людей. Формирование ментализации зависит от опыта взаимодействия ребенка с другими взрослыми, доброжелательными и рефлексивными, т. е. теми, которые сами обладают данным способом ментализации.

П. Фонаги отмечает, что репрезентация раннего опыта привязанности – это не жесткий «шаблон», а, скорее, та глубина, при достижении которой способность к ментализации позволяет исследовать свой опыт и переживать эмоционально заряженный опыт, распознавать намерения и мотивации других людей. В какой-то момент психического созревания ребенок приходит к открытию, что сознание есть и у других людей и что оно сравнимо с его собственной способностью чувствовать свои переживания. Признание субъективности объекта позволяет строить с ним отношения как с другим субъектом. В этом проявляется зарождающийся интерес ребенка к другим людям, у которых тоже есть сознание, и это проблема, с которой, по мнению Фонаги, взрослые пограничные личности продолжают сталкиваться.

В первых моделях, психической эквивалентности и претензии, существуют только внешняя реальность и внутренний мир, которые эквивалентны или разобщены, а ментализация, или рефлексия, предполагает наличие третьего элемента – отношений между внутренней и внешней реальностью.

Идея «третьего» представлена в разных вариантах в психоаналитических концепциях, при этом она всегда используется для описания нового уровня умственного функционирования, который важен для психологического развития. У. Колман отмечает, что в наиболее обобщенной, абстрактной форме это «третье» может быть описано как репрезентативное пространство, в котором возникает зарождающееся значение (Colman W., 2007).

Д. Винникотт назвал третьей областью переходное пространство, существующее между внутренней и внешней реальностью. Оно является местом локализации игры, творчества и культурной активности (Винникотт Д., 1971). В случае символического приравнивания, что характерно для пограничных личностей, «третье» недостаточно, сужено или вовсе отсутствует. Фактически Винникотт описывает суть такого символического приравнивания, рассматривая на примере одной своей пациентки отличие ее фантазии о шитье платья от сновидения об этом.

«Фантазия – всегда об определенной вещи, и это тупиковая ситуация…Это фантазия просто о том, как она шила платье. Платье не несет никакого символического значения, это просто платье, и не более чем платье. В сновидении, напротив… Та же самая вещь действительно приобретает символическое значение…Сновидение содержит в себе поэзию, значения слой за слоем связаны с прошлым, настоящим и будущим, внутренним и внешним и всегда характеризуют суть ее личности» (Винникотт Д., 1971, с. 66, 69).

Сравним эти слова с восприятием Зоей своих сновидений. Так, описывая сон о взрыве самолета, Зоя говорит о реальном событии. Для нее это сон именно о взрыве данного конкретного самолета и ни о чем больше. Различия между самолетом в ее сновидении и реальным происшествием не признаются и даже не видятся.

М. Фордхам рассматривал недостаток способности к символическому мышлению как отступление к единственности, выражающееся в отсутствии способности к «как будто бы». Он указывал, что такое случается, если в отношениях между младенцем и матерью не происходит эмоционального общения.

Т. Огден описывает «третье» в ситуации терапии. «Аналитическое третье», проистекающее из межсубъективного поля между аналитиком и пациентом и не сводимое ни к одному из них, становится пространством потенциально творческой трансформации, особенно если аналитик может осознавать его через свою мечтательность (Огден Т., 2001).

Идея «третьего» – также основной элемент в понятии Юнга о трансцендентной функции, при этом идея трансцендентной функции имеет более широкую область применения как абстрактная формулировка многих различных форм внутренних оппозиций, которые приводят к появлению «третьего».